"Всеволод Бенигсен. Русский диптих" - читать интересную книгу автора

решение товарища Сталина" и сто тридцать четыре подписи. Запутавшись в
сталинских формулировках, Эренбург плюнул и подписал оба письма, не очень
понимая, где в них противоречие. Пока он размышлял над тем, что все это
значит и надо ли как-то реагировать, другой литератор, Константин Симонов,
недолго думая и, что называется, по горячим следам написал два
стихотворения.
Первое, предназначенное для печати, звучало грозно, явно требовало
что-то сделать с безродными космополитами и заканчивалось так:

Нет безродных, но есть без родныМГх!
Значит, пусть их десятки тыщ!
Сколько раз ты увидишь их,
Столько раз их и пзхфчщ!!!

Второе же стихотворение было написано "по велению сердца" и явно не для
чужих глаз. Об этом свидетельствовали и лирически-драматический тон
стихотворения, и встречавшиеся там и сям "печальные глаза", "курчавые
волосы" и прочие подозрительные атрибуты "пострадавшей нации", указывающие
на некоторую симпатию к ней самого автора. Последние две строфы были
наполнены явной горечью, хотя по смыслу были абсолютной белибердой.

И метался в горячке наш ротный
И кричал: Им меня не связать!
Пусть безродный, но все ж не безротный!
Значит, есть чем мне правду сказать!
Пусть дает щывзщ результаты!
Грцбм! Только разве плоха
Та оцайц, что так любят солдаты?
Будем жить! Зэцэщакашаха!

То, что Симонов написал два как бы противоречащих друг другу
стихотворения, а Эренбург подписал как бы два противоречащих друг другу
письма, говорило не столько о беспринципности вышеупомянутых литераторов,
сколько о старой болезни советской интеллигенции. Ибо раздваиваться в
Советском Союзе приходилось всем. Кто-то мирился с этим как с неизбежностью
и стремился сделать обе свои половинки одинаково полноценными и
полнокровными. И даже получал от этого процесса некоторое мазохистское
удовольствие. Кто-то же делал это нехотя, мучаясь, переживая и разваливаясь
как личность в очень короткий срок.
Абсурд заключался в том, что в данном конкретном случае причин для
раздвоения не было. Ведь, по сути, "Правда" своей публикацией навела больше
тумана, чем ясности. Однако, привыкшие читать между строк ученые и
литераторы сделали вывод, что в первой части своей речи Сталин явно
призывает сделать с космополитами что-то нехорошее, а во второй как бы
смягчает этот призыв, говоря, что, возможно, и не надо торопиться с таким
радикальным решением вопроса. Напечатанное через несколько дней в той же
"Правде" стихотворение Симонова подтвердило эту теорию, ибо в нем не
упоминалась вторая (якобы мягкая) половина речи Сталина, а только грозное
"пзхфчщ!" из первой части.
Стихотворение вызвало неоднозначную реакцию в интеллигентских кругах.