"Кирилл Бенедиктов. Штормовое предупреждение (Фантастические повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

случается только во время войн, после крупных морских сражений, а какие
войны сейчас? Все народы, осмеливавшиеся бросить вызов могуществу Ата-ланты,
получили суровый урок и простерлись в пыли у ног царей Дома Трезубца. Если
бы от триеры ждали военных подвигов, разве назвали бы ее в честь Хэмазу,
бога - покровителя торговцев и путешественников? "Сияющее копье Хэмазу,
господина Двух Лун" - вот как звучало полное имя корабля. Смех да и только!
Какое там копье у Хэмазу, зачем оно ему? Неудачное имя, странная команда,
загадочная цель... Что понадобилось Их Величествам в этих забытых богами
южных водах, пустынных и бесплодных, где уже много дней не видно ни одной
рыбы? Такие вопросы много раз задавали себе и прикованные к веслам гребцы, и
надсмотр-щики-бичеватели, и воины-абордажники, проводившие бесконечно долгие
дни в учебных боях и полировке страшных шипастых шлемов. Перешептывались по
ночам в темноте и духоте трюма, с тоской глядели на убегающие за корму,
дробящиеся на волнах чужие крупные звезды, молились своим богам и
духам-покровителям, в глубине души понимая, что здесь, на краю света,
всерьез рассчитывать на их помощь не приходится.
По кораблю, словно невидимые змеи, ползли слухи - один другого
неприятнее. Говорили, что капитан Цаддак уже ходил в южные моря с большой
командой и что из плавания этого вернулись назад только двое - он сам и
полубезумный кормчий, известный в портах под кличкой Морской Лис. Раньше Лис
считался едва ли не лучшим в своем ремесле, и матросы дрались в кабаках за
право плавать с ним под одним парусом. Верили, что Лис приносит команде
счастье и корабли, которым он прокладывает курс, всегда возвращаются в
Аталанту невредимыми. Но в последний раз капризная богиня удачи изменила
кормчему, погубила его людей и отняла у него разум. А может, и не отняла -
ведь умение читать карты и ориентироваться по звездам у него осталось, - а
просто прибавила изрядную толику безумия. Днем кормчий вел себя, как
положено второму человеку на корабле - важно ходил по палубе, рассматривал
горизонт через магический кристалл, делал замеры, опуская в воду фалинь с
привязанными к нему разноцветными бутылочками. Но ближе к вечеру с ним
начинали происходить нехорошие перемены: взгляд у него становился рыскающим,
диковатым, он шарахался от любого громкого звука и избегал выходить на
палубу. С наступлением сумерек Цаддак запирал Лиса в каюте на носу корабля -
кухарь Титус, носивший кормчему ужин, рассказывал, что там нет ни ложа, ни
стульев - одни роскошные, восточной работы ковры. Коврами этими завешаны
стены и даже дубовая, оснащенная снаружи тяжелым засовом дверь, а окон в
каюте нет. Но даже ковры не могли заглушить страшного воя Лиса, от которого,
казалось, содрогаются по ночам все переборки триеры. Кормчий, надо отдать
ему должное, выл не всегда, а только в ясные звездные ночи, когда обе луны -
Ианна и Лилит - сияли по обе стороны глубокого, прозрачного, словно темный
хрусталь, небосклона. А ночи такие выдавались нередко, по крайней мере, в
начале плавания...
Как-то раз Титус подслушал разговор Лиса с Цаддаком - не разговор даже,
а несколько фраз, произнесенных к тому же на высоком наречии, - никто из
матросни их бы не понял, но кухарь служил некогда у благородных господ
поваром. Вернувшись на дрожащих ногах в кубрик, Титус, запинаясь, рассказал
друзьям, что Лис втолковывал капитану о море, кипящем, как масло в горшке, о
чудовищах, стерегущих проходы между скал, и каком-то острове, населенном
людоедами и демонами. "Тряпка ты кухонная, - рявкнул, услышав это, старшина
биче-валыциков Руим, - кормчий-то наш, известное дело, не в себе, он еще и