"Стивен Винсент Бене. Рассказ Анджелы По " - читать интересную книгу автора

знаменитости во плоти выглядели не так внушительно, как в печати, но они
давали мне чувствовать, что я наконец-то вижу Настоящую Жизнь. А мою веру в
человека неизменно поддерживал мистер Трашвуд - его худое, усталое
лицо-камея и седая прядь в темных волосах. Когда он касался моего плеча и
говорил: "Так, так, Роб-бинз, потрудились", я чувствовал, что меня посвящают
в рыцари. Лишь много позже я узнал, что работаю за троих, но даже если б
знал и тогда, это не играло бы роли. И когда Рэндл Дэй, от Харпера, нахально
обозвал нас "святыми грабителями", я возразил ему подходящей цитатой про
филистеров. Ибо мы в то время говорили о филистерах.
Честно говоря, состав авторов у нас в то время был отличный: хотя
мистер Трашвуд, подобно почти всем процветающим издателям, редко когда
прочитывал книгу, он обладал поразительным чутьем на все многообещающее, и
притом обещающее нравиться долго. С другой стороны, были и такие имена, в
которых я, как идеалист, сильно сомневался, и среди них первое место
занимала Анджела По. Я мог вытерпеть Каспара Брида и его ковбоев, узколицых,
мускулистых, с сердцем как у малого ребенка. Мог проглотить Джереми Джазона,
доморощенного философа, чьи сафьяновые книжечки "Вера путника", "Обет
путника", "Очаг путника" вызывали во мне примерно то же ощущение, как
сломанный ноготь, скользящий по толстому плюшу. Издателям нужно жить, и у
других издателей тоже были свои Бриды и свои Джазоны. Но Анджела По была не
просто автор - это было нечто вроде овсяных хлопьев или жевательной резинки:
американский общественный институт, неопрятный, неотвратимый и огромный. Я
мог бы простить ее - а заодно и Трашвуда с Коллинзом, - если бы книги ее
расходились хотя бы прилично. Но "Нью-Йорк таймс" уже давно стала писать о
ней: "Еще одна Анджела По... безусловно, покорит своих неисчислимых
читателей", а потом спешила перейти к старательному пересказу фабулы. Я
часто спрашивал себя, какой незадачливый рецензент писал эти конспекты. Ведь
ему нужно было прочесть все ее книги, от "Ванды на болотах" до "Пепла роз",
а чтобы это было по силам одному человеку, я просто не мог себе представить.
Место действия в романах бывало разное - от норвежских фиордов до
берегов Тасмании, и каждая страница свидетельствовала о глубоком знании
чужой страны, какое можно почерпнуть лишь добросовестным изучением самых
болтливых путеводителей. Но менялись только декорации, марионетки
бессовестно оставались те же. Даже в Тасмании дикие розы на щеках героини не
поддавались воздействию климата и злостных, но на редкость неизобретательных
ловушек злодея-циника в костюме для верховой езды. Злодеи, сколько помнится,
почти всегда носили такие костюмы и обычно были воинствующими атеистами,
хотя и занимали высокое положение в обществе. Героини были миниатюрные, не
от мира сего и местную флору любили называть по именам. И надо всем этим,
пресный, томительный и сладкий, как вкус огромной пышной пастилы, витал
неподражаемый стиль Анджелы По. Временами этот стиль доводил какого-нибудь
начинающего рецензента до бешенства, и он писал беспощадную рецензию из тех,
что пишут очень молодые рецензенты. Тогда девушка на телефоне получала
предупреждение, и мистер Трашвуд откладывал все другие дела, назначенные на
этот день. Ибо Анджела По прочитывала свои рецензии со страстью.
Вот по такому случаю я и увидел ее впервые. Я проходил мимо кабинета
мистера Трашвуда, когда оттуда выскочил мистер Коллинз, видимо очень
озабоченный. Толстенький человечек, гроза производственного отдела, все
личные контакты с авторами он, как правило, передавал мистеру Трашвуду. Но в
тот день Анджела По возникла у нас, когда мистера Трашвуда не было, и