"Жюльетта Бенцони. Гордая американка ("Женщины средиземноморского экспресса" #2) " - читать интересную книгу автора

проплывающими за окном североавстрийскими и баварскими пейзажами. Спала она,
как дитя; когда Восточный экспресс с образцовой точностью замер в 7.25 утра
у перрона Восточного вокзала Парижа, она чувствовала себя необыкновенно
свежей и выспавшейся; теперь ее не покидало чувство, что между ней и теми,
кто причинил ей столько зла, пролегло непреодолимое расстояние. К тому же
накануне и здесь прошел дождь, так что Париж предстал перед ней умытым и
залитым утренним солнышком. Она улыбалась городу через стекло фиакра, давая
себе обещание воспользоваться последними днями, чтобы побывать в разных
интересных местах, которые прежде были для нее недосягаемыми из-за
интенсивной светской жизни.
В отеле ее встретили с той сердечностью, с которой всегда встречают
хорошенькую женщину, к тому же верную постоялицу, и передали много
адресованных ей писем (она запретила пересылать ей почту); сердце ее
забилось сильнее, когда она обнаружила конверт, надписанный рукой Джонатана.
Даже не позаботившись снять шляпу и пыльник, она торопливо стянула
перчатки и вскрыла конверт разрезным ножом с ручкой из зеленой яшмы. На стол
выпали два исписанных листка и газетная вырезка, в которой она с ужасом
узнала статью Жана Лоррена.
"Дорогая Александра, - писал Джонатан, - я посылаю вам эту подлую
статейку не для того, чтобы причинить вам боль или принудить к угрызениям
совести, а для того, чтобы вы лучше поняли мотивы решения, которое я
вынужден принять. Я отпустил вас в Европу с огромным беспокойством, в
котором не стал признаваться. Внутренний голос нашептывал мне, что я вас
потеряю. Ведь для меня никогда не было тайной, что я не тот, о ком вы
мечтали. Я слишком стар, а вы молоды, я слишком занят, чтобы окружить вас
вниманием, как бы мне этого ни хотелось. С другой стороны, мне никогда не
удавалось продемонстрировать вам, сколь глубоки чувства, которые вы мне
внушаете: для этого я слишком неловок.
Когда мы поженились, я не верил в свою удачу, и должен сознаться, что
ваша необыкновенная красота, которой я так гордился, немного меня страшила.
Вы меня волнуете - вот правильное слово, поэтому в интимные моменты я
теряюсь, меня словно охватывает паралич... Но оставим самобичевание. Прежде
всего я желаю вам счастья, поэтому возвращаю вам свободу. Развод не вызовет
шума и не причинит вреда ни вашему будущему, ни моему положению. Мои
адвокаты получат точные инструкции, чтобы расставание прошло мирно и ни в
чем не ущемило ваших интересов... Полагаю, ваша семья охотно займется
деталями, не слишком для вас приятными. Лучше будет, если вы теперь не
станете торопиться с возвращением в Америку.
Не берите на себя труд писать мне ответное письмо с бесполезными
объяснениями и извинениями, которые ничего не дадут. Сам я намерен оставить
на несколько недель Нью-Йорк. Как вы понимаете, мне необходим покой и
тишина. Впредь мы будем держать связь через юридическую контору, адрес
которой прилагается.
Сожалею лишь о том, дорогая, что вы недостаточно мне доверяете и не
сообщили мне собственноручно, что остановили свой выбор на другом. Пусть мне
не хватает отваги пожелать вам много счастья, я все же наберусь храбрости,
чтобы напутствовать: удачи!"
Александра долго сидела неподвижно, как громом пораженная, сжав ужасное
письмо скрюченными пальцами. Потом она двинулась походкой сомнамбулы в
спальню, где рухнула на кровать. Ее сотрясали столь неудержимые рыдания,