"Жюльетта Бенцони. Фиора и Папа Римский " - читать интересную книгу автора

верить тюремщику, который приносил ему еду, этой задержкой Филипп был
обязан своему знатному происхождению. Его придерживали напоследок, он
должен был стать своего рода гвоздем того кровавого спектакля, который
давал в Дижоне сир де Краон. Придя в ярость от беспорядков, совершенных в
его отсутствие, мстительный француз наводнил город террором. Со дня его
возвращения Дижон был полностью подчинен его единоличной власти.
Сторонникам короля, понесшим ущерб или как-то иначе пострадавшим в этих
событиях, разрешалось присутствовать при наказании виновных. Хватали по
малейшему подозрению, и заплечных дел мастер вместе со своим подручным не
испытывали недостатка в работе. Жеан дю Пуа, городской палач, прекращал
пытки только затем, чтобы вешать или рубить головы. Чтобы как-то
разнообразить спектакль, отыскали по случаю даже фальшивомонетчика: его
сварили заживо в кипящей смеси из масла и воды...
Нет, он никак не мог ухватить травинки: цепи, приковавшие узника к
стене, были слишком коротки, и, вздохнув, Филипп вернулся на свое твердое
ложе. Смеркалось. Город затих, как будто, утомившись от бесконечного
насилия, он испытал вдруг потребность немного отдохнуть. Сколько было
криков, воплей, колокольного звона, возвещающего последние часы осужденных!
Филипп подумал, что, кроме него, в городе уже более некого было убивать. В
таком случае смерть его уже где-то совсем близко. Не будет ли эта ночь
последней?
Его внимание привлек стук отодвигаемого засова, он обернулся. Вошел
тюремщик, он принес кувшин воды и ломоть хлеба, но это был совсем не тот
стражник, к которому привык узник. Это был старый, волочивший ноги человек
с длинной бородой грязно-желтого цвета, которая спускалась до самого пояса.
- Ты кто? - спросил Филипп. - Я вижу тебя в первый раз.
Человек взглянул на него; глаза у него были какого-то неопределенного
цвета, с красными веками.
- Я тебя тоже! - проворчал он. - Этот Колен, что подвалом-то
занимался, давеча ногу сломал. Забрался на крышу-то, казнь чтоб лучше
разглядеть, да и свалился. Ну, тут вот меня и разыскали, а лестницы-то эти
мне совсем ни к чему. Да и то, ступеньки - скользки, в моем-то возрасте...
- Кого сегодня на тот свет отправили? - спросил Селонже, не желая
выслушивать нудные жалобы старика.
- Шретьенно Ивона. Оказия вышла, на эшафот-то его пришлось нести,
ноги-то у него после пытки были раздроблены. Ну, это, скажу я вам, была
хорошая работенка. Мэтр Жеан дю Пуа спровадил его одним ударом, а после
того разрубил аккурат еще на четыре куска, чтоб развесить их на всех
городских воротах.
Голову - на башне Сен-Никола, правую ногу - на Садовых воротах,
левую...
- Я не желаю более ничего об этом знать, - прервал его Филипп с
отвращением. Впервые за все время заточения ему стало не по себе. Возможно,
только что ему описали его собственную участь.
Воина не пугает смерть, умереть для него - это сущий пустяк, но сама
мысль, что его, истерзанного после пыток, вынуждены будут нести на эшафот,
а затем разделают, как баранину, на куски, привела его в негодование, и ему
сделалось не по себе.
Ему хотелось оставить за собой право посмотреть палачу прямо в глаза и
встать над толпой, которая придет туда как на спектакль, во весь рост.