"Виктория Беляева. Корпорация " - читать интересную книгу автора

Во- первых, извольте всю ночь себя контролировать -не всхрапнуть, не
задеть ненароком. Во-вторых, просто тесно. Сто девяносто восемь сантиметров
малышевского тела требовали пространства. На половинке кровати - какой бы
просторной кровать не была - Малышев умещаться не желал.
В- третьих, ему не нравились лица спящих женщин. Все, что наяву жило и
менялось, слепило улыбкой, трогательно морщилось, играло и звало -все это
гасло, меркло и расплывалось, стоило чаровнице забыться сном.
Еще больше он не любил лица женщин проснувшихся. Припухшие
неосмысленные глаза, всклокоченные волосы, мятый след на щеке... И ведь тут
же бросится целовать, зубы не почистив! А если сбегает и почистит - еще
хуже.
Словом, Малышев не любил спать с женщинами и умело избегал подобных
ситуаций - уходил сам или тактично выпроваживал даму сердца.
Но Ариадна Кукулина была не подмосковной пэтэушницей, выбившейся в
модельки. Ариадна Кукулина была знаменитой актрисой, любимицей миллионов, да
к тому же барышней из хорошей кинематографической семьи. Отправить ее домой
среди ночи было неловко. Самому уходить из своей же спальни - тоже, вроде,
не к лицу...
И ему еще советуют жениться. Добровольно обречь себя на еженощную муку
и ежеутренние терзания. Жестокие, неумные люди!
Он посмотрел на будильник. Без десяти семь. Накинув халат и стараясь не
шуметь, чтоб не спугнуть раньше времени спящую красавицу (заморгает
ресницами, заулыбается, не помня о мутных глазах - ох, нет!), Малышев вышел
из спальни.
Душ. Хорошо бы, конечно, холодный, прямо-таки ледяной, да с бодрым
кряканьем. Как в романах пишут. В романах что ни супермен, то извращенец
отъявленный: любит ледяной душ, а кофе пьет непременно "крепчайший",
обязательно "обжигающий" и уж точно без сахара. Малышев в супермены не
метит, к мазохизму позывов не чувствует, а посему душ - теплый, а кофе -
сладкий и лучше со сливками.
Кофе он сварил сам. Умел. Еще умел заваривать чай (лучше бы в
пакетиках) и жарить яичницу. На этом кулинарные таланты президента
Росинтербанка заканчивались.
Впрочем, никаких особых кулинарных талантов Малышеву для
жизнеобеспечения не требовалось. Едва кофе вскипел, мяукнул домофон, и через
минуту человек в белой хлопчатобумажной куртке вкатил в столовую
сервировочный столик, с которого и составил проворно на стол целую гору
тарелок, тарелочек, вазочек, мисочек.
Свежайшие блинчики, еще горячие, еще трепещущие, золотились на белом
фарфоре, и с них стекало, тая, бледно-золотое масло. К блинчикам - джемы,
светящиеся янтарем и рубинами в хрустальных плошках. Застенчиво предлагала
себя холодная телятина - нежная, розовая, до прозрачности тонко нарезанная.
Яркие, как с картинки, овощи, возлегали на гофрированных листьях греческого
салата, и рядом - малая серебряная чаша с чудовищно крупными иссиня-черными
маслинами, которые привередливый Малышев любил до исступления, до истечения
слюны. Вот и сейчас он немедленно подцепил маслинового монстра и отправил в
рот.
А на столе появлялись тарелки новые и новые: с бело-золотыми клинышками
чизкейка, заштрихованными карамельными нитями, с фаршированными яйцами, с
лоснящейся ветчиной, с пирожками, с диетическими галетами и антидиетическим,