"Лилия Беляева. Старость - радость для убийц" - читать интересную книгу автора

- Что не помешало тебе, однако, подцепить на рынке какую-то заразу.
- Зато моя статья об этом самом рынке гремит и грохочет! Сколько звонков
от разных людей! И от своих собратьев-журналистов! И городские власти получили
свое... Между прочим, а кто тебя в Чечню гнал? Я, что ли? Ты забыл, сколько
мне пришлось перемучиться, пока ты там был?
Опять зазвонил телефон.
- Спорим - это звонок от тех, кто в восторге от моей статьи? Спорим?
Но звонок был опять от Маринки:
- Я забыла тебе сказать ещё вот что - я вдруг поняла, какая я одинокая,
совсем... в случае чего кто заступится?
- Неправда! Врешь! - осадила я её. - У тебя есть некая Татьяна Игнатьева.
Живая! А это что-то! Могли меня прирезать на этом чертовом рынке те же азеры,
что всех там в рабстве держат? Могли. Но - не вышло. А теперь поздно. Теперь
ими органы занялись. И даже, может быть, кое-кого посадят... на два часа
тридцать семь минут девять секунд... Я же сказала тебе - жди, скоро буду!
- Хвальбушка! - сказал Алексей. - Связался на свою голову... - и пошел под
душ в ванную. Вернулся, скомандовал: - Снимай трусы! Ложись на бок!
Исполнила. Боль от укола обожгла, вроде, сильнее обычного. Поскулила. Но
он был строг и принципиален:
- За дело! Я же тебя предупреждал, чтоб не ела на этом рынке все, что ни
попадя! Теперь - терпи. Приду после дежурства и сделаю предпоследний укол. На
глазах твоей матери. Очень может быть, что этот мой благородный поступок
заставит её обратиться к тебе, глупой, с речью: "Танечка! Где твои глаза?
Сколько можно пренебрегать столь замечательным человеком? Надень немедленно
фату и беги с ним в загс!"
- Леша! - сказала я. - Ах, Леша-Лешка-Алексей!
А потом мы обнялись и больше ничего-ничегошеньки не говорили друг другу,
пригрелись и словно впали в сладкий-сладкий сон... Ради одного вот такого
мгновения, может, и стоит жить потом смутно, кое-как? Кто знает, кто знает...
Или лучше вовсе не знать таких мгновений, чтоб не тянуться к повторению всю
жизнь и тосковать от невозможности окунуться в эту сладость по новой?
Однако это только со стороны могло показаться, что у нас с Алексеем все
распрекрасно. Ну раз вместе уже почти два года... На самом же деле мы боялись
рисковать... Так боялись промахнуться...
Он высадил меня из своего "жигуленка" как раз у Марининого подъезда.
Тронулся с места не сразу, посмотрел, как я вхожу в четырехугольную черноту из
ясного, солнечного утра. Я помахала ему рукой.

Что меня ждало в однокомнатной квартирке мой давней-предавней, ещё
школьной подруги? Быт во всем своем устрашающем, угнетающем великолепии: на
продавленной кухонной тахте прямо в брюках, носках дрыхнет её некогда страстно
любимый муженек Павлуша, уткнувшись лицом в горушку стиранного, сухого белья.
Его темные кудри художника-"передвижника" эффектно змеятся по белому фону
простыней-пододеяльников. Одиннадцать утра - самое время валяться в таком
виде.
Должно, притащился ещё ночью и завалился и до сих пор не опамятуется. От
него несет и сейчас кислотой перегара, и храпит он будь здоров! В раковине
навалом грязная посуда. На столе - ящички с красками, пучок кистей в
опрокинутом глиняном кувшине.
В комнате, в кровати лежит с книжкой в руке розовощекий от температуры