"Лилия Беляева. В дерьме брода нет" - читать интересную книгу автора

он за советскую власть на фронте сражался! Он раненый! И разве он неправду
говорит в своих лекциях? Разве у нас мало фальшивых коммунистов, всяких
рвачей и карьеристов?!
Помню, в ответ на мою "полоумную" тираду человек тонко улыбнулся и
сказал:
- Но у нас претензий к Георгию Ивановичу нет.
- А тогда у кого есть?
Человек повторил, пожав плечами:
- У нас - нет.
Куницын и обрадовался моему сообщению, и разгневался:
- Значит, это партиерархи продолжают меня травить! Моя правда им глаза
режет! Опять пробуют в дугу согнуть! Не дамся!
- У кого хоть я была-то? - спросила я Георгия Ивановича после
посещения кабинета на Лубянке.
- У генерала... такого-то.
Свят! Свят! Свят! Но - после моего хождения от Куницына поотстали.
А ведь я девушке Оле, что пришла ко мне за интервью, рассказала и про
Георгия Ивановича, чтоб "романтизм" для неё перестал быть уж слишком
ругательным словечком. Правда, таких "несогнутых", как Куницын, было
немного, а такие, как товарищ Сталь, правили бал. И я рассказала Оле ещё
одну историю, приключившуюся со мной в самом начале журналистской карьеры,
аж в 1958 году. Послал меня редактор "Вологодского комсомольца" писать
материал о трудовом воспитании в школе. Конечно, можно было поговорить "на
тему" с директорами-завучами. Но хотелось правды и только правды.
Переоделась в школьную форму, просидела с неделю в десятом классе как
новенькая. И написала статью на два подвала. О том, что трудовое воспитание
в данном виде, в данной школе - одна фикция. И уехала в командировку, в
Москву, положив рукопись в свой стол, под замок. В Москве искала и находила
вологодских жителей, которые делали революцию, участвовали в войнах, а ныне
вышли из сталинских лагерей как полностью безвинно пострадавшие. Вернулась
в редакцию с грузом фактов, фотографий, переживаний. И вдруг вижу: ящик
моего стола взломан, статьи о школе - нет. А так как мне и в голову не
пришло, что это кто-то из моих газетных дружочков расстарался и донес славу
о моей ненапечатанной статье аж до обкома партии, - я замерла в
растерянности и только. Но явился редактор, по имени Энгельс, мужчина
здоровый, решительный, многознающий, сказал:
- Идем. Нас вызывает секретарь обкома Сталь. Твое дело - сидеть,
слушать. Если попробуешь подать голос - наступлю на твою ногу вот этим
ботинком.
А нога у него была будь здоров, а ботинок на толстой подошве - с
бульдозер.
Вот там, в кабинете товарища Сталя, я и услыхала впервые слова,
которые годились разве что для пародии, но с помощью которых лепили свои
высокие карьеры даже самые умственно убогие партократы:
- Вы понимаете, на чью мельницу льете воду своей статьей? Чьим
интересам служите? Буржуазии! Кто вам дал право заниматься клеветническими
измышлениями? На нашу советскую школу? Идите и думайте. Мы ещё не потеряли
надежду, что ваше талантливое перо будет служить интересам пролетариата!
Иначе...
На улице редактор меня похвалил: