"Андрей Белый. Между двух революций (Воспоминания в 3-х кн., Книга 3) " - читать интересную книгу автора

относимы к 1909 - 1910 годам, т. е. к эпохе, которая явилась объектом
описания этой части; то же надо сказать о Брюсове; или решительный тон
осуждения Мережковского, осознанный мной позднее, дан уже в "Начале века"; и
это потому, что я не знал, коснусь ли я последующих годов; разумеется, все
эти картины быта и отношений, чтобы не повторяться, опущены в этой части;
вместо них - сноска: "См. "Начало века"; и потом, поскольку акцент внимания
в третьем томе - общественные моменты, я опускаю множество литературных
встреч, чтобы не обременить книгу ненужными эпизодами и каламбурами.
Но поскольку мой взгляд на общественность слагался под влиянием событий
биографических, мне приходится в первых главах ввести и моменты интимные,
влиявшие на весь строй моих отношений к действительности.
В первой части третьего тома воспоминаний ("Омут") - удар внимания
перенесен на Россию, особенно на Москву; во второй части - центр внимания:
заграничная жизнь до и во время войны; лишь конец ее посвящен России
накануне революции.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОМУТ

Глава первая

ИЗ ВИХРЯ В ВИХРЬ

О СЕБЕ

Из этого тома воспоминаний я, автор, не выключаем; не выдержан тон
беспристрастия; не претендую на объективность, хотя иные части воспоминаний
несу в себе как отделившиеся от меня; относительно них я себе вижусь
крючником, находящим в бурьяне гипсовые куски разбитого силуэта: "Вот он -
нос "Белого", разбитый в 1906 году: неприятный нос!.. А вот его горб".
Самосознание напряженно работает над причинами собственных крахов; в анализе
я могу ошибаться; например, степень гнева в полемике против Блока, Чулкова и
Городецкого - зависела от искривления жестов; но что я был прав в принципе,
руководившем полемикой, - за это держусь.
Лет через двадцать придут и скажут: "Горб Белого 1905 года остался у
Белого 1932 года: в его суждении о горбе".
Так обстоит дело с кусками воспоминаний, которые видятся объективно;
что же сказать о других, которые еще в растворе сознания и не осели осадком?
Так: образу Александра Блока 1905 - 1908 годов противостоит сознанием
отработанный образ благородного друга, помощника: в начале знакомства, в
конце знакомства; образ же Блока эпохи ссор я не могу во имя хотя бы
самоунижения из донкихотства вычистить, чтобы он блестел, как самовар.
Воспоминания, напечатанные в берлинском журнале "Эпопея" № 1 - 4 в
1921 - 1922 годах, продиктованы горем утраты близкого человека; в них образ
"серого" Блока непроизвольно мной вычищен: себе на голову;1 чтобы возблистал
Блок, я вынужден был на себя напялить колпак; не могу не винить себя за
"фальшь из ложного благородства".
Вторично возвращаясь к воспоминаниям о Блоке, стараюсь исправить я
промах романтики первого опыта, "вспоминать" в сторону реализма; может
быть, - и тут я не попал в цель; Блок 1906 года "не готов" в моей памяти; а