"Владимир Беляев. Старая Крепость (Трилогия, книга 1)" - читать интересную книгу автора

тихо.
Даже петлюровцы около фаэтона притихли.
Марко медленно складывает белую бумагу вчетверо и прячет ее в верхний
карман защитного английского френча. Поправив револьвер, он кричит что-то
троим петлюровцам - те вытянулись, прижали к себе винтовки, и эхо от крика
Гржибовского далеким отголоском пробегает по запущенному крепостному двору.
Петлюровцы, взяв ружья наперевес, тяжелыми, широкими шагами подходят к
понурому, оборванному человеку.
Маленький криволицый петлюровец трогает его за плечо и кивает на бастионы.
Человек в зеленой рубахе устало поворачивается и шагает к зеленому
бастиону. Только теперь я замечаю вырытую у самого ската бастиона, на
зеленой лужайке, свежую продолговатую яму. Черный бугорок земли, как
насыпь перед окопом, поднимается перед ней.
Куница больно толкает меня под бок. Чего он хочет?
Дойдя до черного бугорка, босой человек, как в забытьи, медленно, не
торопясь, раздевается. Сначала он снимает верхнюю рубаху. Слабым движением
руки он отбрасывает ее в сторону на густую траву и, полу присев, снимает
сорочку. Видно, ему тяжело стоять. Вот он разделся до пояса и стоит на
траве под зеленым полукруглым бастионом, обнаженный, худой, с
проступающими под кожей выпуклыми ребрами.
Я пристально смотрю на этого голого человека и все еще ничего не понимаю:
зачем он стал раздеваться, не мыться же он собрался здесь, на крепостном
дворе?
И лишь когда трое петлюровцев, прижав к плечам коричневые блестящие
винтовки, застывают на месте, я вдруг соображаю, что происходит сейчас
внизу. Я понимаю, для чего сюда приехали ранним утром петлюровцы, зачем
привезли они с собой худого, тяжелобольного человека.
Мне страшно, хочется закрыть глаза, убежать, не видеть того, что
произойдет вот сейчас на наших глазах.
Но винтовки в руках петлюровцев выравниваются все прямее, трое солдат
твердо стоят на раздвинутых ногах; чуть подавшись вперед, они целятся,
прижимаясь лицом к полированным прикладам.
Голый понурый человек, собрав последние силы, вздрагивает, выпрямляется.
На черной насыпи он сразу кажется высоким, тонким. И, подняв над головой
кулак, он кричит припавшим к винтовкам петлюровцам:
- Меня вы убьете, но народ украинский вам не обмануть и не убить никогда,
палачи! Да здравствует Советская Украи-на-а-а!
Ветер доносит к нам обрывки его хриплого, простуженного голоса.
И только тут я узнаю желтого, болезненного человека.
Да ведь это его в тот холодный, тревожный вечер, когда отступали красные,
привел в наш дом Иван Омелюстый! Это же его Марья Афанасьевна укладывала
на кованом сундуке и поила чаем с сушеной малиной, а он, высунув из-под
одеяла руку, стал показывать мне пальцами на освещенной стене разные
забавные штуки. Ведь это он так страшно щелкал зубами, когда Иван толковал
с моим отцом. Значит, он не ушел с красными: значит, тетка обманула меня.
Я вскочил, высунулся в окно.
"Оставьте, пустите его, он очень болен, он никому ничего не сделал!" -
хотел закричать я, но слова застряли у меня в горле, а Куница сразу же
потянул меня вниз, и я упал на колени.
Курносый Марко Гржибовский взмахнул саблей.