"Андрей Белозеров. Наташин день" - читать интересную книгу автора

засыпаешь, устав от постоянной перекачки воздуха, дыхание берет и
останавливается порой, как испорченные часы, ты выпучиваешь глаза,
захлебнувшийся в одеялах, подушках и темноте ночной, и, вынырнув, наконец,
снова берешься за свою основную работу.
Медсестры старались обходить Наташеньку стороной, бежали от лица ее,
наспех исполнив свои обязанности, потому что голодающий без кислорода мозг
провоцировал приступы усиленной разговорчивости, попадись шестилетней Наташе
на глаза, обмолвись при ней - и все, она будет говорить с вами, говорить и
говорить, о мишках и зайчиках и котятках, о куколках и кукольных домиках, о
том, как они ездили с мамой на море и о том, кем она хочет стать, когда
вырастет, потом она начнет читать вам стихи и петь песенки, и вы уже, кивая
и улыбаясь, бежите прочь, хотя надо бы и присмотреть, как положено, чтобы
игла не выскочила из вены - ребенок ведь... Правда, одна толстая неуклюжая
вполне Наташеньку и любила, "зайкой" звала. Вот она, простерилизовала иглы,
сковырнула кружочки с оцинкованных пробок на бутылях, навесила капельницы на
железную треногу с крюками, и - неуклюже вверх по лестнице, с одышкой.
Капельницы бултыхаются, словно насаженные на гарпун медузы, машут длинной
лапшой прозрачных щупалец, звякая стерилизованными иглами о ступеньки.
- Ну как наша зайка? - с выдохом в приотворенную дверь, - вот и
капельница.
Двигаться нельзя - иголка в руке, по лапшине бегут пузырьки - Наташе
видятся в них спешащие по улице машины - капают в просторный гараж овальной
стекляшки. Потом взгляд переключается на неровный потолок, отыскивает в
неровностях силуэты разных зверушек - все это с пространными комментариями.
Медсестра терпит, не терпит даже - умиляется. - Эх, зайка.
Впрочем, астма отступила, и Наташа сей факт связывала с запоздалым ее
крещением и теперь покуривала даже безбоязненно. Бывает так - отступит в
детстве астма и больше никогда не вернется, а бывает, что и вернется, и
тогда до гроба душит она тебя - весело, в полную силу, и ты до гроба жрешь
гормоны, тучнеешь на них, делаешься вечно потрепанным и одутловатым,
выглядишь и чувствуешь себя на дюжину лет старше. И не жизнь это.
И был еще при Зайке Сергей Викторович, во главах семьи числился.
Здравый, рассудительный... но имелась в нем какая-то все ж червоточина, вот
он и на жену свою будущую в первый раз внимание обратил и взглядом
заинтересованным одарил, когда увидел на руке у нее на левой - бинт из-под
рукава на запястье предательски белеет. Правша, подумалось Сергею
Викторовичу. А уж выспросив и узнав, что не из-за жалкой какой-нибудь первой
любви это, а от чуждых ему непонятных томлений души, то и уважением
проникся. На этом запястье-то и отношения у них завязались, хотя Сергей
Викторович и раньше на красивое Наташино лицо заглядывался, но боялся он
ее - истеричка наверняка и стервоза редкостная - думалось. И неприступной
она ему сильно казалась. А вот эти пара-тройка чирков по ручке ее милой и
задельем для разговора первого стали, и как-то неприступность в глазах
Сергея Викторовича вычеркнули, родством каким-то, червоточиной навроде его
червоточины показались. Хотя вот сам никогда вен не вскрывал, в петлю не лез
и вообще не любил членовредительства никакого. Однажды лишь прижег окурком
руку, и то в пьяном виде, в бесстрашии и безболии пьяном, и из солидарности
с друзьями тогдашними, у которых повелось это как дело чести и сакральной
избранности. Хотя. хотя в последнее время, когда совсем уж плохо, привилась
привычка у Сергея Викторовича шарить глазами поверху в поисках надежного