"Андрей Белозеров. Роскошь нечеловеческого общения " - читать интересную книгу автора

заглядывает - не мало ли?
И жить, не мучаясь угрызениями совести. Мораль - понятие условное,
диктуемое законами конкретной социальной среды. То, что ему, Павлу Романовичу,
кажется диким и мерзким, для них - Божья роса. Вот если войти в их среду,
принять их законы, тогда, конечно, будет значительно легче. Проще. Тогда не
нужно будет думать - прав ты или не прав, хорошо ты поступил или плохо... Как
надо, так и поступил. Коммунисты это хорошо понимали. Вся система на этом
держалась, да как держалась - всем на зависть и удивление. Народ вон до сих
пор теплым словом вспоминает - "порядок, мол, был..."
Еще бы. Порядок. Кому - порядок, а кому и полное раздолье. Знаем мы этот
их порядок...
Но ведь, гады, прямо по Петровскому уставу действуют. Из всех видов
оружия... Только одно исключили - маневр. Безо всякого маневра прут напролом.
До полного уничтожения...

- Коль мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль
перечти "Женитьбу Фигаро".
- Что? - вздрогнул Павел Романович и повернул голову.
Он сидел на заднем сиденье своей служебной машины, которая как раз в этот
момент остановилась перед парадным крыльцом Института. Сегодня Павел Романович
Греч собирался прочитать лекцию студенткам-первокурсникам. Первое сентября
все-таки, День знаний. А он, мэр, до своего политического взлета сколько лет
преподавал в Институте! Он же здесь каждую ступеньку на каждой из бесчисленных
лестниц помнит, каждый закуток, каждую курилку, все лаборатории, кабинеты,
аудитории, все это для него - как дом родной. Дом, в котором он хоть ненадолго
забывает о нахлынувших совершенно неожиданно неприятностях, о проблемах,
которые предстояло как-то решать.
- Что? - повторил он вопрос.
- Ничего, - ответил Журковский. - Ничего. Просто смотрю, закручинились вы
что-то, Павел Романович. Вот и решил подбодрить. Что-нибудь случилось?
- Ничего нового, - покачал головой мэр. - Ничего, Толя, это я так...
Задумался просто.
- Ну-ну, - Анатолий Карлович пристально смотрел в лицо мэра.
- Да не сверли ты меня так глазами, - через силу усмехнулся Павел
Романович. - Все нормально.
Охранник распахнул дверцу, и Журковский, тяжело вздохнув, принялся
вылезать из машины.
"Постарел Толя", - подумал мэр. - Да ведь и я, однако, не молодею".
Наконец спина Журковского исчезла из поля зрения. Стараясь придать своим
движениям легкость и по возможности изящество, Павел Романович выбрался из
салона и на секунду замер, оценивая обстановку и определяя точку, в которую
нужно обратиться с приветственным взглядом или жестом в первую очередь.
Раньше он проделывал это машинально, не задумываясь, теперь же неожиданно
для себя понял, что его естественность и непринужденность куда-то исчезли.
Внешне ничего не изменилось, окружающие - журналисты, охрана, встречающие у
институтского крыльца ректор, профессора и администрация, кучка студентов,
случайные прохожие - не заметили в поведении мэра ничего странного и
необычного. Он, как всегда, улыбался, движения его были уверенны и точны.
Твердым быстрым шагом мэр подошел к ректору, с намеком на полупоклон крепко
пожал ему руку и аккуратно, не переходя той грани, за которой начинается