"Руслан Белов. Крайняя маза" - читать интересную книгу автора

мучительным образом убить, хотя, скажу честно: сам процесс убиения, не
смерть, а именно процесс убиения, будет мне чрезвычайно неприятен.
Понимаешь, я интеллигент, интеллигентишка вшивый в четвертом поколении, и
мне уважение к человеческой жизни и достоинству прививали с молодых ногтей.
Короче, мне противно будет тебя пытать, очень противно... Но я человек
философски грамотный, и потому смогу придумать, как это сделать качественно
и без идеологических колебаний. Точнее, я уже придумал. Я придумал, что эта
моя однокомнатная квартира есть Ад, а ты есть великий грешник. А я в ней -
всего лишь черт, подневольный исполнитель Божьей Воли, палач короче. Ты
знаешь, умные люди говорят, что все проблемы имеют семантические корни. Я
понимаю это так: если обрисовать проблему другими словами, то она, скорее
всего, исчезнет. Вот и с нашей проблемой так. Если я назову себя
интеллигентом, то, конечно, мне придется бежать на кухню за аптечкой, чтобы
смазать твои колени, которые ты успел ободрать об этот жесткий и давно
нечищеный ковер. А если я назову себя подневольным служителем Ада, то
побегу туда же за паяльником, побегу, чтобы сделать тебе очень больно...
Бандит беззвучно завалился на бок. Смирнов обеспокоился, и, подойдя к
пленнику, склонился над ним:
- Ты что, умер, что ли? Вот подлец!
Шурик не умер, он от страха потерял сознание. Или сделал вид, что
потерял.
- Вот дела! - покачал головой Смирнов, освидетельствовав пленника и
обнаружив, что он действительно лишился чувств, то есть на тумаки и щипки
не реагирует. - Правду говорят, что чем гаже негодяй, тем слабее у него
коленки. Нет, не верю, что такой здоровый мужик свалился в обморок об
одного упоминания о паяльнике. Просто разжалобить хочет... Вот, мол, какой
я нежный. Ну, погоди, сейчас я тебя растормошу!
Спустя некоторое время Шурик был приведен в чувство при помощи
нашатырного спирта и пары более чем ощутимых ударов по ребрам. Вернув его в
прежнее положение, Смирнов пошел на кухню за пивом.
Ситуация его занимала. Всю сознательную жизнь он по капле выдавливал
из себя тупость, жестокость, бессовестность, а они не уходили, наоборот,
становясь, время от времени, на ноги, загоняли его в угол. "Если звезды
есть на небе, значит это кому-то нужно, - думал он, застыв в прострации
перед раскрытым холодильником. - Значит, коли есть на свете тупость,
жестокость и бессовестность, то они нужны людям? Они - не что иное, как
продукт естественного отбора? И если они есть во мне, значит, они нужны
мне? Мне и обществу, в котором я существую? И я живу в нищете только
потому, что не использую их так, как надо, так, как используют другие? Те,
которые добиваются успеха? Так может, использовать этот шанс и попытаться
стать другим? То есть самим собой?
Вернувшись в комнату, Евгений Александрович, попил пива, поглядывая на
пленника. Покончив с бутылкой "Останкинского", сделал свирепое лицо и начал
допрос.
- Кто тебе заказал Юлию? - спросил он, ощутимо ткнув пленника носком
ботинка в бок.
- Никто мне ничего не заказывал... - просипел тот. - Я же говорил, что
случайно попал в твою квартиру.
Смирнов закурил сигарету, закурил только для того, чтобы затушить
окурок о зад пленника. Жестокость, так жестокость. У всякого жанра свои