"Роман Белоусов. Тайны знаменитых пиратов, или Сундук мертвеца " - читать интересную книгу автора

ручные гранаты. Спорили и по поводу изображений на пиратском флаге. Один
считал, что чаще всего на нем красовались устрашающие череп и кости
("Веселый Роджер"). Другой доказывал, что столь же часто на черных стягах
встречались человек с саблей в руке (морской разбойник), трезубец или
дракон, песочные часы, напоминающие о быстротечности жизни (а проще говоря:
лови момент). Иногда, не мудрствуя лукаво, просто писали слово "фортуна".
Те же изображения выбирали для татуировки, в качестве амулетов
суеверные пираты использовали ракушки и кусочки дерева. Какие напитки
предпочитали они: ром или арак, пальмовое вино или смесь из морской воды и
пороха? Это тоже являлось предметом обсуждения.
Одним словом, Стивенсон жил в мире героев рождавшейся книги. И можно
предположить, что ему не раз казалось, будто он и в самом деле один из них.
В этом сказывалось его вечное стремление к лицедейству, жившее в нем
актерство. Многие отмечают эту особенность писателя - соответственно
нарядившись, исполнять перед самим собой ту или иную роль. Здесь Стивенсон
выступал как бы последователем теории творчества своего любимого Кольриджа:
поэт должен уметь вживаться в чужое сознание и полностью перевоплощаться в
своего героя.
Но ведь такая способность художника приносит и великое счастье, и
великую боль. Разве Бальзак умер не оттого, что был замучен поступками своих
вымышленных героев? А Флобер? Больше всего он боялся "заразиться взаправду"
переживаниями своих персонажей, испытывая в то же время огромное наслаждение
"претворяться в изображаемые существа". Точно так же Э.-Т.-А. Гофман, когда
творил образы своих фантазий и ему становилось страшно, просил жену не
оставлять его одного. Над порожденными собственным воображением героями
обливался слезами Ч. Диккенс, мучился Г. Гейне и страдал Ф. Достоевский. Они
были актерами в самом подлинном смысле этого слова в окружении огромной и
пестрой толпы созданных ими образов.
Мечтатель Стивенсон щедро наделял себя в творчестве всем, чего ему
недоставало в жизни. Часто прикованный к постели, он отважно преодолевал
удары судьбы, безденежье и литературные неудачи тем, что отправлялся на
крылатых кораблях мечты в безбрежные синие просторы, совершал смелые побеги
из Эдинбургского замка, сражался на стороне вольнолюбивых шотландцев.
Романтика звала его в дальние дали. Увлекла она в плавание и героев "Острова
сокровищ".
Теперь он жил одним желанием, чтобы они доплыли до острова и нашли клад
синерожего Флинта. Ведь самое интересное, по его мнению, - это поиски, а не
то, что случается потом. В этом смысле ему было жаль, что А. Дюма не уделил
должного места поискам сокровищ в своем "Графе Монте-Кристо".
Под шум дождя в Бремере было написано за пятнадцать дней столько же
глав. Поистине рекордные сроки. Однако на первых же абзацах шестнадцатой
главы писатель, по его собственным словам, позорно споткнулся. Уста его были
немы, в груди - ни слова для "Острова сокровищ". А между тем мистер
Гендерсон, издатель журнала для юношества "Янг фолкс", который решился
напечатать роман, с нетерпением ждал продолжения. Но творческий процесс
прервался. Стивенсон утешал себя: ни один художник не бывает художником изо
дня в день. Он ждал, когда вернется вдохновение. Но оно, как видно, надолго
покинуло его. Писатель был близок к отчаянию.
Кончилось лето, наступил октябрь. Спасаясь от сырости и холодов,
Стивенсон перебрался на зиму в Давос. Здесь, в швейцарских горах, к нему и