"Александр Белокопытов. Своя рыба и река " - читать интересную книгу автора

трогательных и грустных случаях из своей жизни. Он много знает, житейская
мудрость пронизывает его повествование. Я больше слушаю. Клевать у меня
перестало совсем. Я не обращаю никакого внимания на поплавок. Медленное
течение реки и его глуховатые слова завораживают меня. Кажется, так я готов
просидеть всю оставшуюся жизнь.
Я узнаю, что он тоже из Алтайского - вот радость! - вместе поедем
домой. Я достал из рюкзака хлеб, вареные яйца и помидоры. Надо перекусить.
Не успели мы толком расположиться, как у меня клюнуло. Не то чтобы
клюнуло, но поплавок зашевелился. Вначале он лег на бок, вяло покрутился
так, поерзал, потом вдруг встал вверх ногами и замер. Федор Иваныч сразу
приподнялся, кивнул мне и приложил палец к губам, я насторожился и взял
удилище в руку. Поплавок лег обратно и медленно, как бы нехотя, поехал в
сторону, постепенно оседая в глубину. Когда макушка его скрылась, я подсек.
Телескопическое удилище согнулось в дугу, запела и зазвенела леска. Вначале
мне показалось, что это зацеп, и я собрался уже выругаться, но тут на крючке
тяжелыми толчками заходила невидимая рыба. Я зафиксировал удилище в
вертикальном положении, и стал работать катушкой, подтягивая леску к себе и
приспуская, когда рыба слишком упиралась.
- Не давайте ей ходу, - азартно шептал за спиной Федор Иваныч. Я
кивнул: ясное дело, если дать ей разбежаться, она или сразу леску порвет или
запутает ее за корягу. Началось между мной и рыбой противостояние, отчаянная
борьба: я - к себе, она - от меня. Я работаю катушкой туда-сюда, сам по ходу
дела соображаю: даже если я утомлю ее вконец, все одно никак мне ее не
взять, слишком крут берег, полтора метра почти отвесной земли, а у меня и
подсачика нет: не принято у нас на Каменке с подсачиками ходить.
Сколько продолжалось наше противоборство - не знаю, но мне показалось
очень долго. Секунда шла за минуту. Наконец рыба появилась на поверхности.
Сила ломала силу. Размеров она была громадных, так по крайней мере мне
показалось, у рыбака, как известно, глаз любит все здорово преувеличивать.
Сквозь вспененную воду можно было разглядеть большую удлиненную морду и бок
с крупной чешуей, отливающей серебром и золотом.
- Волоком ее, волоком... - суетился сзади Федор Иваныч. Я и сам знаю,
что нельзя большую рыбу пытаться оторвать от воды, тогда сразу пиши пропало.
Не успел подумать - тонко дзинькнув, лопнула леска! Так предательски и
позорно лопнула! Хваленая, японская, разноцветная, тонкая, но прочная,
рассчитанная на добычу до шести с половиной килограммов, не выдержала веса и
сопротивления нашей рыбы.
- Карп, - коротко констатировал Федор Иваныч. - Килограмма на два.
Я отдышался, сел и закурил. Руки тряслись, как после попойки. Он тоже
закурил.
- Ничего, зато полюбовались.
- Ничего, - согласился я. Я был рад, что он оторвал крючок, куда бы я с
ним, с карпом. Вот пескарь - это да. Царь-рыба.
Продолжать рыбачить дальше не имело смысла. Я искупался, смотал удочку,
и мы поехали домой, в Алтайское, минуя трассу. Так было и ближе и
безопаснее. Мы пропылили через Нижнюю Каменку, провожаемые ленивыми
взглядами вольготно развалившихся по обочинам дороги свиней, переправились
через реку и, объехав заросшее поле аэродрома, победно вкатили в село.
Договорились встретиться, когда я выберу время. Федор Иваныч пообещал мне
показать хитрое озеро, где до сих пор ловится линь. Линя я не ловил