"Сол Беллоу. Между небом и землей" - читать интересную книгу автора

Чуть просунуть голову в дверь, и ft увижу, конечно, мужскую руку на одеяле.
В комнате, как всегда, жара, и в духоте разлит густой, уютный, но
возбуждающий запах, который прочно ассоциируется у меня с Китти. Он и тут,
на пороге, настигает меня, вызывает зависть, ностальгию, и я, к сожалению,
чувствую, что я идиот, навсегда отринувший отраду и утешение, которые мне
предлагали в моей безутешной, безрадостной жизни. Она оглядывается через
плечо, опять смотрит на меня, улыбаясь, слегка презрительно, как бы говоря:
"Я же не виновата, что на стуле не твоя рубашка".
Я-желчно:
- Когда мне удастся ее получить?
- Книгу?
- Мне это важно. Может, сейчас посмотришь? Я подожду. Она, кажется,
удивилась.
- Сейчас вряд ли. А если я ее завтра по почте пошлю? Это же не горит?
- Горит не горит, делать, видно, нечего.
- Тогда спокойной ночи, Джозеф, - и она закрывает дверь.
Я еще постоял немного, глядя на фрамугу. Световые разводы погасли.
Осталась матовая, унылая тьма. Я спускался по лестнице, овеваемый вонью:
капуста с салом, скопившаяся за обоями пыль. На подходе к первому этажу в
неплотно прикрытую дверь я увидел внизу женщину в трусиках, она сидела у
зеркала, выгнув и отведя назад руку с бритвой, а сзади, на радиоприемничке,
выпускала два дымных ветвистых рога сигарета. Я застыл. И то ли потому, что
смолкли мои шаги, или почувствовав на себе мой взгляд, она вздрогнула,
подняла лицо - широкое и злое. Перескакивая через две ступеньки, я сбежал в
вестибюль с дежурной, невозможной портьерой, плюшевыми креслами, высокими
полированными раздвижными дверями и неизбежной крашенной под дуб доской,
пучившей медные сосочки звонков. На пути из меблированных недр скрещивались
звуки: там жарили, там плескались, ссорились, мирились, убеждали, напевали
модный мотивчик:
После сытного обеда Позабыты быта беды. Чатануга чучу...
летали звонки, и внизу, у консьержа, грохотало надрывно радио.
Бронзовый Лаокоон тянул с подставки громадный варварский шлем-абажур в
бахроме потрепанных кружев. Застегивая перчатки, я прошел в наружный
вестибюль, думая при этом, что Китти и ее партнер, конечно, снова (как бы
это поудачней выразиться) совпали, так как мое вторжение наверняка разогрело
его аппетит. Казалось бы, ну и что, она имеет право делать что хочет, но
почему-то я себя чувствовал обиженным и оскорбленным.
Дождь и туман прогнало ветром, и на месте воображавшегося болота, где в
мутных хлябях ощеренным ящером залегла смерть, теперь узко и четко тянулась
улица и метались вязы. Ветер прорвал тучу-в дыры просыпались звезды.
Перепрыгивая через лужи, я побежал к углу. Грохоча, кренясь, пером выбивая
из провисших проводов искры, надвигался трамвай. Я вскочил на ходу,
задыхаясь, встал на площадке. Кондуктор ворчал, что нельзя эдак в слякоть
сигать на ходу, мало ли, и шею сломать недолго. Дребезжа и подмигивая
окнами, пробивая сырые пласты, мы неслись, и наши звоночки тонули в
завывании ветра.
- Шторм, буквально, - кондуктор хватался за висячий ремень.
Входили: солдатик с девицей, пьяные оба; старуха с острым, волчьим
лицом; мозгляк-полицейский, так глубоко совавший руки в карманы, будто
держался за живот, и прятавший в воротнике подбородок; и еще немолодая