"Генрих Белль. Чем кончилась одна командировка" - читать интересную книгу автора

понимая, что прокурор сам себе расставил западню. Появление свидетельницы,
хорошенькой, хотя уже немолодой особы, по моде одетой, в красных сапожках и
с выкрашенными в темный цвет волосами, повергло в смущение
председательствующего. При слушании дел об укрывательстве краденого,
сводничестве, сутенерстве и совращении малолетних ему уже не раз приходилось
допрашивать Зейферт, у которой имелся такой обильный запас диалектизмов для
обозначения того, что в обиходе называется "половым актом", что даже самые
бывалые люди заливались краской. Кроме того, он дважды допрашивал Зейферт в
связи с подозрением в шпионаже, которое, впрочем, оказалось необоснованным;
суд выяснил, что Зейферт просто поддерживала интимные отношения с
американским офицером, который на аэродроме, расположенном к Бирглару ближе,
чем близлежащий большой город, держал под замком атомные боеголовки, за что
и был прозван "атомным Эмилем"; состояла она также в связи и с бельгийским
майором секретной службы, но оба раза сумела доказать, что не преследовала
иных целей, кроме профессиональных. Ее голубые глаза, по мере того как она
говорила становившиеся все светлее и жестче и неопровержимо доказывавшие,
что от природы она блондинка с вполне определенными наклонностями, смотрели
на всех присутствующих мужчин, исключая обвиняемых и прокурора, презрительно
и вызывающе. Председательствующий не позволил себе улыбнуться, когда на
вопрос о профессии она отвечала "гастроном", о возрасте - "двадцать восемь
лет". Прокурор, который уже при ее появлении осознал свою ошибку и мысленно
осыпал проклятиями редактора социал-демократического листка за его наущения,
решил при следующих выборах не голосовать за его партию и неуверенным
голосом спросил Зейферт, не приставал ли к ней когда-либо обвиняемый Груль
и, больше того, не пытался ли совершить над ней насилие. При этих словах
адвокат вскочил как ужаленный и возбудил ходатайство - не в интересах своего
подзащитного Груля-старшего, которому не приходится опасаться показаний
свидетельницы, но в интересах общественной благопристойности и
нравственности, охранять каковые обязан прокурор, а не защитник, тем не
менее он ходатайствует об удалении из зала суда не только публики, но и
своего юного подзащитного, Груля-младшего. Волнение его было неподдельно,
когда он выкрикнул, что считает беспримерно чудовищным то, как господин
представитель государственной морали старается унизить отца в глазах сына.
Прежде чем прокурор сумел подыскать слова для ответа, свидетельница Зейферт
неожиданно кротким голосом заявила, что это ее профессия - побуждать мужчин
к этому, но она... - тут председательствующий решительно прервал ее
замечанием, что ей дозволяется только отвечать на вопросы, на что она,
громче, чем раньше, возразила, что ей предложили вопрос и она на него
ответила, а больше ничего не сказала. Между тем прокурор бросил взгляд на
свою жену, сидевшую в публике, сухопарую особу в темном платье, не известную
здесь никому, кроме жены адвоката. Жена взглядом дала ему понять, что
настаивать на опросе Зейферт не стоит, и когда председательствующий
осведомился, настаивает ли он на продолжении опроса, прокурор тихим голосом
отвечал - нет, не настаивает. Председательствующий, не глядя на Зейферт,
вежливо сказал, что она свободна. Но Зейферт с кротостью, впрочем уже давшей
небольшую трещину, попросила дозволения ответить и на вторую часть вопроса,
дабы не оставлять Груля-старшего под несправедливым подозрением. Поощренная
кивком председательствующего, она заявила, что Груль-старший никогда к ней
не приставал и уж конечно не пытался ее изнасиловать, он разве что работал
на нее - отделывал ее бар в стиле Fin-de-siГ(C)cle[10], - она правильно