"Генрих Белль. Чем кончилась одна командировка" - читать интересную книгу автора

диалектизмах, слушал его, что называется, вполуха; протоколист Ауссем на
данной стадии разбирательства, наводившего на него тоску, еще не вел
протокола. Отдельные места из речи Груля, произнесенной почти беззвучной
скороговоркой, в публике поняли только двое его коллег, да еще госпожа
Гермес и пожилая, даже старая особа фройляйн Агнес Халь, хорошо с ним
знакомая. Далее Груль назвал свою профессию - столяр-краснодеревщик, место
своего рождения - Дульбенвейлер, Биргларский округ. Там он посещал начальную
школу, в 1929 году окончил ее и поступил в ученики "к уважаемому мастеру
Хорну", на третьем году учения он стал ездить еще на вечерние курсы при
художественно-ремесленном училище в близлежащем большом городе; в 1936 году,
когда ему стукнуло двадцать один, открыл собственное дело, в двадцать три
года женился, в двадцать пять - "раньше все равно не положено" - сдал
экзамен на мастера. В армию его призвали только в 1940-м, и прослужил он до
1945-го. На этом месте председательствующий впервые прервал монотонные
маловразумительные показания Груля, слушая которые протоколист Ауссем, как
он потом признался, с трудом подавлял зевоту, и спросил обвиняемого,
принимал ли тот участие в боевых действиях во время войны, а также занимался
ли до войны или во время ее политической деятельностью. Груль угрюмо и почти
беззвучно - хотя д-р Штольфус настойчиво призывал его говорить громче -
отвечал, что по этому пункту он может сказать то же, что говорил о праве и
законе; он не принимал участия в боевых действиях и никакой политической
деятельностью не занимался, но здесь он хочет подчеркнуть - голос его звучал
теперь несколько громче, так как он начинал сердиться, - что причиной тому
был не героизм и не безразличие, просто этот "идиотизм" для него уж слишком
идиотичен. Что касается его солдатской службы, то он почти все время
проработал по специальности, то есть отделывал офицерские квартиры и клубы
"в их, для меня отнюдь не бесспорном, вкусе", но главным образом
реставрировал в оккупированной Франции "краденую или конфискованную мебель в
стиле Директории, ампир, а иногда даже Людовика Шестнадцатого" и упаковывал
ее для отправки в Германию. Здесь прокурор заявил протест против термина
"краденая", имеющего целью укрепить и воскресить давно изжитые представления
о немецком варварстве. Как известно, вывоз достояния французского народа из
оккупированной Франции был запрещен законом и подлежал суровой каре.
Груль взглянул на прокурора и отвечал, что он не только знает, он готов
присягнуть, если уж нужна присяга, что большая часть мебели - вопреки
существовавшему запрету, о котором ему хорошо известно, - переправлена в
Германию, в основном на самолетах "самых видных" рекордсменов. К этому Груль
добавил, что ему "плевать с высокого дерева", высказывает ли он сейчас общее
мнение или свое личное.
Что же касается его политической деятельности, то он, собственно,
никогда политикой не интересовался и "уж конечно не интересовался тогдашним
идиотизмом"; его покойная жена была женщиной религиозной и часто говорила об
"антихристе", в таких вещах он ничего не смыслил, хотя очень любил жену и
уважал "за то, что она все принимает так близко к сердцу", сам он,
разумеется, всегда "держал другую сторону", но это, как он подчеркивал,
"само собой разумеется".
После войны с помощью голландских друзей - он тогда находился в
Амстердаме - ему удалось "не попасть кое к кому в плен", с 1945 года он
снова жил в Хузкирхене и работал столяром. Прокурор спросил, что он,
собственно, подразумевает под этим "само собой разумеется". Груль отвечал: