"Генрих Белль. Чужой монастырь" - читать интересную книгу автора

как она мне угрюмо отказала, в результате чего схлопотал оплеуху, причем
весьма болезненную. (Какая она хорошенькая, я разглядел потом, когда она,
улыбаясь - что было, то прошло, - угостила меня в знак примирения коньяком и
сказала: "Вы просто обратились не по тому адресу, это случается".)
Я механически вписывал в отпечатанную таблицу: "Вдова Бергес,
Шмаленбах, фирме Германс, Броссендорф. 3.12.1948 - 12,28 марок (пластилин)",
"Бохазки и Ко, Дролендорф, фирме Германс, Броссендорф. 8.12.1948 - 37,60
марок (рождественские игрушки)".
В доме стояла тишина. Мария сидела в лавке у электрического камина и
вязала; иногда я слышал разговоры, в большинстве случаев с женщинами, на
смешанном диалекте, из которых я смог разобрать, что Мария давала им советы
по поводу рождественских подарков, то и дело отказывалась от заказов,
замечая при этом:
- Ты же едешь в город, купи там, обойдется дешевле, нежели я попрошу
это прислать.
Она долго беседовала с каким-то брюзгой, по-видимому, об электрических
железных дорогах; до меня доносились слова: "стрелки", "сигналы", "поршни";
потом - со звонкоголосой женщиной о куклах. Мне уже начинал нравиться
тарабарский диалект.
Клара "ушла в поле" с лопатой и киркой под мышкой, Анны не было ни
видно, ни слышно.
Я собрал свои принадлежности, привел в порядок документы сестер Германс
и связал их снова по годам тем же самым зеленым шнурком, который развязала и
смотала Мария; осторожно извлек перочинным ножом из стола кнопки, сложил
коричневую упаковочную бумагу и положил четыре кнопки назад в коробочку,
которую Мария принесла из лавки и положила на книжную полку. Я слышал, как
вернулась Клара, протопала по двору, прислонила лопату и мотыгу к стене: два
коротких удара по подставке для инструментов; она развела в кухне огонь,
набрала в котел воды; церковные башенные часы пробили четыре. Я порвал
таблицы с контрольными цифрами, открыл маленькую печку в углу комнаты,
бросил в нее обрывки, подождал, пока они не вспыхнули от жара брикетов, сел
за стол и начал писать отчет. Когда я добрался до третьей фразы: "Мне
представляется целесообразным довести до сведения досточтимых господ
налогоплательщиков, что точный учет расходов выгоден как им самим, так и
властям...", в комнату вошла Клара с подносом: на нем стоял кофейник, рядом
лежали белый хлеб, масло и джем. Я встал, освободил ей место. Она попросила
меня подержать поднос, а сама в это время расстелила скатерть. Я пересчитал
чашки, их было четыре. Забрав поднос, она, хихикая, сказала:
- Это будет взятка, если мы предложим вам чашку кофе?
- Нет, - ответил я, - даже если бы вам и надо было дать мне взятку,
чашка кофе не являлась бы взяткой. Да это и не помогло бы.
С некоторым раздражением расставила она тарелки, затем чашки.
- Видно, Юпп Гребель себе на уме, раз он присылает к нам такого
человека, как вы.
- Он что, здешний? - спросил я.
- Нет, он родом из Хонндорфа, но вырос здесь, по соседству с нами, у
дедушки. Я ходила вместе с ним в школу. Он всегда умел хорошо считать. И
петь тоже. И парень он был не промах. Мария! - крикнула она громко. - Мария!
Четвертая чашка осталась пустой. Я выпил кофе, съел кусок белого хлеба
без джема и даже послушал Марию, расточавшую мне любезности.