"Генрих Белль. Дети - тоже гражданские лица" - читать интересную книгу автора

- Почем они? - спросил я у девочки.
Она улыбнулась, протянула мне всю корзину и сказала тоненьким голоском:
- Три марка с половина за штуку.
- За любую?
Она кивнула.
Снег сеял на ее изящную головку, посыпая серебряной сахарной пылью
русые волосы; ее улыбка просто очаровывала. Мрачная улица позади нее была
совершенно пустынна, весь мир будто вымер...
Я взял на пробу какую-то плюшку и сунул ее в рот. Она оказалась с
марципаном, вкус у нее был замечательный.
"А, вот почему они стоят, как и все прочие", - подумал я.
Девочка улыбалась.
- Гут? - спрашивала она. - Гут?
Я только кивал, жуя. Холода я не чувствовал, на голове у меня была
толстенная повязка, и выглядел я, как Теодор Кернер[2]. Я попробовал еще
пирожное с кремом, оно тоже растаяло во рту. И тут же у меня снова потекли
слюнки...
- Знаешь, - тихо сказал я, - возьму-ка я все, сколько их у тебя?
Она стала прилежно считать, пересчитывать их своим тонким и нежным, не
совсем чистым, указательным пальчиком, а я тем временем заглотнул еще
трубочку - с орехами. Было очень тихо, и мне почти казалось, будто снежные
хлопья ткут в воздухе прозрачную пряжу. Считала девочка медленно, несколько
раз сбивалась, так что я в терпеливом ожидании успел неторопливо съесть еще
две штуки. Наконец она резко вскинула на меня свои глаза, высоко задрав
головку; белки ее глаз отливали нежной голубизной, как снятое молоко. Она
прощебетала мне что-то по-русски, но я только улыбнулся, пожав плечами, и
тогда она нагнулась и своим довольно грязным пальчиком написала на снегу
цифру "45"; я добавил уже съеденные мной пять и сказал:
- Ты уж отдай их мне вместе с корзинкой, ладно?
Она кивнула и осторожно протянула мне в дырку корзину, а я ей - две
сотенные купюры. Денег у нас хватало, за шинель русские давали семьсот
марок, а мы торчали тут уже три месяца, ничего не видя, кроме грязи и крови,
нескольких шлюх и денег...
- Приходи завтра опять, ладно? - тихо попросил я, но она уже не слышала
меня, уже упорхнула, и когда я просунул в дыру свою понурую голову, ее и
след простыл; я увидел только тихую русскую улицу, мрачную и пустынную, с
домами, которые врастали в сугробы своими плоскими крышами. Долго стоял я
так, высунув голову, печально глядя окрест, словно животное в клетке, и лишь
когда я почувствовал, что у меня занемела шея, я втащил свою голову обратно
в узилище.
И только теперь в нос мне ударил отвратительный запах из уборной, и я
вдруг увидел, что красивые маленькие пирожные покрылись пушистыми снежными
шапками. Я взял корзину и устало поплелся к дому; мне не было холодно, я же
выглядел, как Теодор Кернер, и мог бы еще битый час простоять на снегу. Я
шел потому, что ведь нужно было куда-то идти. Всегда ведь надо куда-то
идти - надо, и все. Нельзя ведь все время стоять - засыплет снегом. Так что
куда-нибудь да надо идти, даже если ты ранен в чужой, мрачной, очень глухой
стране...

Примечания