"Генрих Белль. По мосту ("Город привычных лиц" #9) " - читать интересную книгу автора

огородов, и, наконец, уже перед самой станцией Каленкаттен возникал дом, в
который я тотчас впивался глазами. Дом этот стоял на твердой земле - еще
издалека я с нетерпением его выглядывал; аккуратно оштукатуренные стены были
выкрашены в красноватый цвет, а оконные переплеты и цоколь - в
темно-коричневый. Дом был двухэтажный, наверху три окна, внизу два, и дверь
посредине. К двери вела лесенка в три ступеньки, и всегда, если не лил
дождь, на ней сидела девочка лет девяти-десяти, тоненькая, как былиночка, с
большой, очень чистой куклой в руках. Девочка сердито косилась на проходящий
поезд. Я всегда сперва замечал девочку, а затем в поле моего зрения попадало
окно, в котором виднелась устало склоненная женская фигура. Время от времени
женщина окунала тряпку в стоящее рядом ведро, отжимала ее и снова
принималась что-то усердно тереть. Она всегда мыла и скребла, даже в
непогодь, когда хлестал ливень и девочка не сидела на ступеньках.
Всякий раз я видел одно и то же: длинную худую шею женщины и мелькающую
в ее руках тряпку. Ну, конечно же, она мать девочки, тоже тощенькой и
тонкошеей! Много раз давал я себе зарок разглядеть через окно их мебель и
занавески, но мой взгляд всегда застревал на этой худощавой согбенной
фигуре, а когда я спохватывался, оказывалось, что состав уже проскочил мимо.
Это повторялось по понедельникам, средам и субботам в восемь часов десять
минут утра - ведь поезда тогда ходили очень точно. Мой вагон пролетал мимо
домика, и какое-то мгновенье я еще видел его заднюю стену с наглухо
закрытыми окнами.
Я строил всевозможные догадки насчет этой женщины и этого дома. Все
остальное на моем пути интереса для меня не представляло - ни Каленкаттен,
ни Бредеркоттен, ни Суленхейм, ни Грюндерхейм. Мои мысли постоянно вертелись
вокруг того дома: "Почему эта женщина трижды в неделю делает генеральную
уборку?" - задавал я себе один и тот же вопрос. Судя по всему, дом этот был
не из тех, где много грязнят, и не из тех, где бывает много гостей. Пожалуй,
он выглядел даже неприветливо, хотя и был чистенький. Это был опрятный, но
какой-то негостеприимный дом.
Когда же я одиннадцатичасовым ехал из Грюндерхейма назад и без чего-то
двенадцать снова оказывался у красного домика, женщина как раз протирала
стекла в правом окне задней стены. По понедельникам и субботам она в это
время всегда протирала правое окно, а по средам - среднее. Она держала в
руке суконку, и терла, и терла. Волосы ее были повязаны платком какого-то
неопределенного бурого цвета. Девочку я на обратном пути никогда не видел. И
вот всегда без чего-то двенадцать - ведь поезда в то время ходили немыслимо
точно - окна фасада были наглухо закрыты.
И хотя я стремлюсь описать в этом рассказе только то, что видел
собственными глазами, да будет мне все же позволено заметить, что после
двух-трех месяцев поездок в Грюндерхейм я сделал один скромный вывод, а
именно: по вторникам, четвергам и пятницам женщина, очевидно, протирает
остальные окна. Это предположение при всей своей непритязательности
постепенно превратилось в навязчивую мысль, которая меня уже не покидала.
Иногда я всю дорогу от Кален-каттена до Грюндерхейма ломал себе голову:
когда же, до обеда или после, протирает она остальные окна? Однажды я сел и
составил график уборки дома. Исходя из моих наблюдений по понедельникам,
средам и субботам, я попытался восстановить весь недельный цикл. Я старался
представить себе, чем она занимается в эти дни после обеда и что моет в
остальные дни. У меня возникла прямо-таки маниакальная идея, что эта женщина