"Генрих Белль. Торговля есть торговля" - читать интересную книгу автора

выдерживают.
Прошло несколько трамваев, в том числе и тот, что мне нужен, и я ясно
видел, как Эрнст покосился на меня, когда подошел мой номер. Эта свинья
прекрасно знает, какой трамвай мне нужен! Но я бросил окурок, закурил
вторую сигарету и не двинулся с места. Вот до чего я дошел - выбрасываю
окурки! Но здесь бродит человек, который их подбирает, нужно же думать о
других. Есть еще люди, которые собирают окурки. И разные люди. В плену я
видел полковников, подбиравших окурки, но этот человек не был полковником.
Я следил за ним. У него была своя система; как у паука, который прячется в
паутине, у него была штаб-квартира где-то среди груды развалин, и, когда
подходил или отходил трамвай, он вылезал оттуда, шагал невозмутимо вдоль
тротуара и собирал окурки. Я бы охотно подошел к нему и поговорил, я
чувствую - мы одного поля ягода, но это бессмысленно, от таких ничего не
добьешься.
Не знаю, что со мной случилось. Мне не хотелось ехать домой. Да и какой
там дом! Мне теперь все было безразлично, я пропустил еще трамвай и
закурил еще сигарету.
С нами происходит что-то непонятное. Может, какой-нибудь профессор
растолкует нам это через газету: у них на все есть свое объяснение. Я
хотел бы только, чтобы у меня хватило духу воровать, как на войне. Там все
легко сходило с рук. Во время войны, если было что воровать, нас
заставляли воровать. Там говорили: "Этот справится", - и мы "справлялись".
Некоторые за компанию только жрали, пили и посылали домой посылки, но
не воровали. У них нервы были безупречные и руки оставались чистыми.
А когда мы вернулись, они выскочили из войны, как из трамвая,
замедлившего ход возле их дома, выскочили, даже не заплатив за проезд. Они
сделали легкий поворот, вошли в дом и увидели: резной шкаф на своем месте,
лишь чуточку пыли в библиотеке, у жены есть картофель в погребе, стоит
варенье; жену слегка обнимали, как водится, и на следующее утро
отправлялись узнать, не свободна ли старая должность" - и должность
оказывалась еще свободной. Все шло прекрасно - они продолжали получать
пособие, потом разрешали себя слегка денацифицировать, как позволяют
парикмахеру сбрить бороду, которая стала стеснять, рассказывали об
орденах, ранах, о своем геройстве, и все кругом находили, что они славные
ребята: в конце концов, они только выполняли свой долг. Им даже выдавали
недельные трамвайные билеты - верный признак того, что все действительно
пришло в норму.
А мы ехали дальше в том же трамвае и ждали, не будет ли знакомой
остановки, где можно рискнуть выскочить, но остановки не было. Некоторые,
проехав еще немного, где-то выскакивали, во всяком случае, делали вид, что
достигли цели.
Мы же следовали все дальше и дальше, плата за проезд, само собой,
повышалась, а кроме того, мы должны были платить за большой и тяжелый груз
- свинцовый груз пустоты, который мы тащили за собой; и входило множество
контролеров, которым мы, пожимая плечами, показывали свои пустые карманы.
Выкинуть нас они все равно не могли - трамвай шел слишком быстро, а мы
ведь как-никак люди, - но нас брали на заметку, раз, другой, третий, нас
постоянно брали на заметку, а трамвай шел все быстрее, более ловкие все же
где-то выскакивали, нас становилось все меньше, и все меньше было у нас
мужества и желания выскочить. Мы тайно решили, как только достигнем