"Генрих Белль. Весть" - читать интересную книгу автора

заплатана ржавыми листами жести. Стояла невыносимая тишина, был тот час,
когда серые сумерки на мгновенье задерживаются, чтобы затем перелиться
через края далей. С минуту я помедлил перед дверью, жалея, почему я не
умер... тогда... вместо того чтобы стоять здесь и думать, что должен войти
в этот дом. Я уже поднял руку и собрался постучать, как вдруг услышал из
комнат воркующий женский смех, тот самый загадочный смех, от которого,
смотря по настроению, у нас либо светлеет на душе, либо теснит грудь. Во
всяком случае, так смеется женщина, только когда она не одна, и я опять
помедлил и почувствовал, как растет у меня в груди жгучее желание
броситься в серую бесконечность вечерних сумерек, повисшую над простором
полей и влекущую, неодолимо влекущую меня к себе... и я из последних сил
застучал кулаком в дверь.
Вначале все стихло, потом послышался шепот, затем шаги, бесшумные шаги
в ночных туфлях... Дверь отворилась, и я увидел светло-русую розовую
женщину - я невольно подумал о тех непередаваемых источниках света,
которые до последнего уголка изнутри освещают темные полотна Рембрандта.
Пламенея золотисто-рыжими красками, она возникла передо мной, как луч
света среди серо-черной беспредельности; слегка вскрикнув, женщина
попятилась и дрожащей рукой схватилась за дверь, но, когда я снял свою
солдатскую фуражку и хриплым голосом произнес: "Добрый вечер", судорога
испуга, перекосившая это на редкость бесформенное лицо, исчезла, женщина
подавленно улыбнулась и сказала: "Да". В глубине небольших сеней появилась
мускулистая мужская фигура, сливавшаяся с сумерками.
- Я хотел бы видеть госпожу Бринк, - тихо сказал я.
- Да, - беззвучным голосом повторила женщина и нервно толкнула дверь.
Мужская фигура скрылась в темноте. Я вошел в тесную комнатку, заставленную
убогой мебелью и насквозь пропахшую дешевыми кушаньями и очень дорогими
сигаретами. Белая рука женщины метнулась к выключателю, и когда свет упал
на ее лицо, оно показалось мне бледным и одутловатым, почти мертвенным;
только светлые рыжеватые волосы сохраняли жизнь и тепло. Все еще
трясущимися руками она судорожно стягивала на тяжелой груди темно-красное
платье, хотя оно было наглухо застегнуто... как будто боялась, что я могу
вонзить в нее кинжал. Взгляд ее водянистых голубых глаз выражал испуг,
ужас, точно она стояла перед судом, уверенная в неумолимом приговоре. Даже
дешевые олеографии на стенах были точно вывешенные напоказ улики
обвинения.
- Не пугайтесь, - сказал я сдавленным голосом и в ту же секунду понял,
что ничего хуже этих слов нельзя было придумать, но она, не дав мне
договорить, неестественно спокойным голосом произнесла:
- Я все знаю, его нет в живых... он умер.
Я мог только кивнуть. Потом сунул руку в карман, чтобы достать все то,
что сохранилось от вещей покойного, но в эту минуту грубый мужской голос
позвал в сенях: "Гитта!" Она с отчаяньем посмотрела на меня, рванула дверь
и визгливо закричала:
- Неужели нельзя подождать пять минут... окаянный!.. - и с шумом
хлопнула дверью. Я представил себе, как этот сильный мужчина трусливо
уполз за печь. Она взглянула на меня воинственно, почти торжествующе.
Я медленно положил на зеленую бархатную скатерть обручальное кольцо,
часы и солдатскую книжку с затасканными фотографиями между листками.
Женщина вдруг всхлипнула исступленно и страшно, как животное. Лицо ее