"Генрих Белль. Путник, придешь когда в Спа..." - читать интересную книгу автора

площадки, и опять в течение нескольких секунд я лежал прямо на своих
носилках, и еще до того, как санитары начали подниматься на следующий
этаж, я успел его увидеть - украшенный каменным лавровым венком памятник
воину с большим позолоченным Железным крестом наверху.
Все это быстро мелькало одно за другим: я не тяжелый, а санитары
торопились. Конечно, все могло мне только почудиться; у меня сильный жар и
решительно все болит: голова, ноги, руки, а сердце колотится как
сумасшедшее - что только не привидится в таком жару.
Но после породистых физиономий промелькнуло и все остальное: все три
бюста - Цезаря, Цицерона и Марка Аврелия, рядышком, изумительные копии;
совсем желтые, античные и важные стояли они у стен; когда же мы свернули
за угол, я увидел и колонну Гермеса, а в самом конце коридора - этот
коридор был выкрашен в темно-розовый цвет, - в самом-самом конце над
входом в рисовальный зал висела большая маска Зевса; но до нее было еще
далеко. Справа в окне алело зарево пожара, все небо было красное, и по
нему торжественно плыли плотные черные тучи дыма...
И опять я невольно перевел взгляд налево и увидел над дверьми таблички
"Xa" и "Xb", а между этими коричневыми, словно пропахшими затхлостью
дверьми виднелись в золотой раме усы и острый нос Ницше, вторая половина
портрета была заклеена бумажкой с надписью "Легкая хирургия"...
Если сейчас будет... мелькнуло у меня в голове. Если сейчас будет... Но
вот и она, я вижу ее: картина, изображающая африканскую колонию Германии
Того, - пестрая и большая, плоская, как старинная гравюра, великолепная
олеография. На переднем плане, перед колониальными домиками, перед неграми
и немецким солдатом, неизвестно для чего торчащим тут со своей винтовкой,
- на самом-самом переднем плане желтела большая, в натуральную величину,
связка бананов; слева гроздь, справа гроздь, и на одном банане в самой
середине этой правой грозди что-то нацарапано, я это видел; я сам,
кажется, и нацарапал...
Но вот рывком открылась дверь в рисовальный зал, и я проплыл под маской
Зевса и закрыл глаза. Я ничего не хотел больше видеть. В зале пахло йодом,
испражнениями, марлей и табаком и было шумно. Носилки поставили на пол, и
я сказал санитарам:
- Суньте мне сигарету в рот. В верхнем левом кармане.
Я почувствовал, как чужие руки пошарили у меня в кармане, потом
чиркнула спичка, и во рту у меня оказалась зажженная сигарета. Я
затянулся.
- Спасибо, - сказал я.
Все это, думал я, еще ничего не доказывает. В конце концов, в любой
гимназии есть рисовальный зал, есть коридоры с зелеными и желтыми стенами,
в которых торчат гнутые старомодные вешалки для платья; в конце концов,
это еще не доказательство, что я нахожусь в своей школе, если между "IVa"
и "IVb" висит "Медея", а между "Xa" и "Xb" - усы Ницше. Несомненно,
существуют правила, где сказано, что именно там они и должны висеть.
Правила внутреннего распорядка для классических гимназий в Пруссии:
"Медея" - между "IVa" и "IVb", там же "Мальчик, вытаскивающий занозу", в
следующем коридоре - Цезарь, Марк Аврелий и Цицерон, а Ницше на верхнем
этаже, где уже изучают философию. Фриз Парфенона и универсальная
олеография - Того. "Мальчик, вытаскивающий, занозу" и фриз Парфенона -
это, в конце концов, не более чем добрый старый школьный реквизит,