"Генрих Белль. Путник, придешь когда в Спа..." - читать интересную книгу автора

переходящий из поколения в поколение, и наверняка я не единственный, кому
взбрело в голову написать на банане "Да здравствует Того!". И выходки
школьников, в конце концов, всегда одни и те же. А кроме того, вполне
возможно, что от сильного жара у меня начался бред.
Боли я теперь не чувствовал. В машине я еще очень страдал; когда ее
швыряло на мелких выбоинах, я каждый раз начинал кричать. Уж лучше
глубокие воронки: машина поднимается и опускается, как корабль на волнах.
Теперь, видно, подействовал укол; где-то в темноте мне всадили шприц в
руку, и я почувствовал, как игла проткнула кожу и ноге стало горячо...
Да это просто невозможно, думал я, машина наверняка не прошла такое
большое расстояние - почти тридцать километров. А кроме того, ты ничего не
испытываешь, ничто в душе не подсказывает тебе, что ты в своей школе, в
той самой школе, которую покинул всего три месяца назад. Восемь лет - не
пустяк, неужели после восьми лет ты все это узнаешь только глазами?
Я закрыл глаза и опять увидел все как в фильме: нижний коридор,
выкрашенный зеленой краской, лестничная клетка с желтыми стенами, памятник
воину, площадка, следующий этаж: Цезарь, Марк Аврелий... Гермес, усы
Ницше, Того, маска Зевса...
Я выплюнул сигарету и закричал; когда кричишь, становится легче, надо
только кричать погромче; кричать - это так хорошо, я кричал как полоумный.
Кто-то надо мной наклонился, но я не открывал глаз, я почувствовал чужое
дыхание, теплое, противно пахнущее смесью лука и табака, и услышал голос,
который спокойно спросил:
- Чего ты кричишь?
- Пить, - сказал я. - И еще сигарету. В верхнем кармане.
Опять чужая рука шарила в моем кармане, опять чиркнула спичка и кто-то
сунул мне в рот зажженную сигарету.
- Где мы? - спросил я.
- В Бендорфе.
- Спасибо, - сказал я и затянулся.
Все-таки я, видимо, действительно в Бендорфе, а значит, дома, и, если
бы не такой сильный жар, я мог бы с уверенностью сказать, что я в
классической гимназии; что это школа, во всяком случае, бесспорно. Разве
не крикнул внизу чей-то голос: "Остальных в рисовальный зал!"? Я был одним
из остальных, я жил, остальные и были, очевидно, живыми. Это - рисовальный
зал, и если слух меня не обманул, то почему бы глазам меня подвести?
Значит, нет сомнения в том, что я узнал Цезаря, Цицерона и Марка Аврелия,
а они могли быть только в классической гимназии; не думаю, чтобы в других
школах стены коридоров украшали скульптурами этих молодцов.
Наконец-то он принес воду; опять меня обдало смешанным запахом лука и
табака, и я поневоле открыл глаза, надо мной склонилось усталое, дряблое,
небритое лицо человека в форме пожарника, и старческий голос тихо сказал:
- Выпей, дружок.
Я начал пить; вода, вода - какое наслаждение; я чувствовал на губах
металлический привкус котелка, я ощущал упругую полноводность глотка, но
пожарник отнял котелок от моих губ и ушел; я закричал, он даже не
обернулся, только устало передернул плечами и пошел дальше, а тот, кто
лежал рядом со мной, спокойно сказал:
- Зря орешь, у них нет воды; весь город в огне, сам видишь.
Я это видел, несмотря на затемнение, - за черными шторами полыхала и