"Генрих Белль. Самовольная отлучка (Авт.сб. "Самовольная отлучка")" - читать интересную книгу автора

нужники". Сей специальный термин я употребляю не без известных душевных
колебаний и исключительно из уважения к исторической истине и ко
всевозможным профессиональным жаргонам. Первые шаги на почетном
ассенизационном поприще я сделал три года назад; по легкомыслию ответил:
мол, был "студентом филологического факультета" - и тут в игру вступила
исконная любовь немцев ко всем видам и разновидностям умственного труда, и
меня закатали, так сказать, на ассенизационные нивы, дабы "сделать из меня
человека".
Словом, я уже знал, как смастерить ковш из старого ведра, палки,
проволоки и гвоздей; кроме того, мне были знакомы физические и химические
условия моей работы; и вот несколько недель подряд от семи утра до
полпервого дня и от половины второго до полшестого я расхаживал по длинной
французской деревне, неподалеку от Мерле-Бен, держа в каждой руке по
ведру, и унавоживал аккуратные грядки нашего батальонного командира,
который в "гражданке" был директором сельскохозяйственного училища и решил
здесь, во Франции, точно воспроизвести истинно немецкий огород - он
посадил капусту, лук, лук-порей, морковь и засеял целое поле кукурузой
("для моих курочек"). Самым неприятным в батальонном командире была его
привычка "проявлять чуткость во внеслужебное время", то есть подходить к
подчиненным и "вступать с ними в беседу". Чтобы помешать этому нарушению
стиля (начальники, проявляющие чуткость, всегда казались мне худшим их
всех зол), а также соблюсти свое достоинство и напомнить ему о его
достоинстве, мне каждый раз приходилось жертвовать целым ведром
экскрементов; я выплескивал ведро ему под ноги таким манером, чтобы он,
чего доброго, не подумал, будто это случилось по неловкости, но и не
подчеркивая слишком явно, что я делаю это нарочно: ведь моя цель
заключалась в том, чтобы сохранить между нами дистанцию. Против
батальонного командира как такового я ничего не имел: он был мне глубоко
безразличен. Важен был принцип - как себя поставить. Я поставил себя так,
что практически сделался для него недосягаем, ибо постоянно окружал себя
зоной экскрементов. Не моя вина, что у него как-то разлилась желчь (на
него попали брызги из ведра); капитану запаса, по-моему, такая
чувствительность не пристала. Любовница командира - дома ему такая роскошь
была бы не по карману - числилась в наших батальонных списках как
"проходящая _службу_" судомойка, она без конца потчевала его вальсом N_9
As-dur, и я подозревал и до сих пор подозреваю, что именно эта дама
выхватила у меня из-под носа в Абвиле ноты того самого вальса и разрушила
мои надежды на нистагм. В теплые осенние вечера она иногда расхаживала по
деревне вся в лиловом, с хлыстом в руке, в лице ни кровинки - ни дать ни
взять мадам Бовари коллаборационистского толка, не столько распутная,
сколько беспутная.
Здесь мой терпеливый читатель может перевести дух. Я несколько
уклоняюсь от темы, но не в сторону, а назад, и торжественно возвещаю:
ассенизационный вопрос еще не совсем исчерпан, зато с шопеновским уже
покончено, во всяком случае, ничего качественно нового я не сообщу,
правда, количественно мне еще предстоит кое-что добавить - из соображений
композиции. Но вообще этот вопрос больше не будет обсуждаться. А сейчас я
в припадке раскаяния бью себя в грудь - в ту самую грудь, внешние
показатели которой можно узнать у моего портного, а внутренние определить
столь трудно... Так вот, мне бы очень хотелось представиться на этих