"Евгения Белякова. Трава на бетоне (Киберпанк)" - читать интересную книгу автора

воротник держался... И я...
Она замолкла, запрокинув голову назад, улыбаясь нежно, обреченно, глядя
вверх обессмыслившимися внезапно глазами.
Скай протянул руку, крепко, до синяков, сжал острую коленку, прикрытую
крупными красными розами кружева чулок.
Дальше.
Шейла тупо посмотрела на его руку:
Дальше... Знаешь, он очень жестокий был. Очень. И никогда не снимал
одежду полностью. Мне всегда было очень больно и обидно, но больше всего я
испугалась, когда однажды я...

* * *

Арин с трудом вырвался из тягучей, тревожной, наполненной обрывками
кошмаров дремы, приоткрыл глаза и вздрогнул, увидев знакомое со вчерашнего
дня, спокойное лицо.
Твою мать, - пробормотал он, потягиваясь, ища пальцами датчик под
воротником плаща, - откуда ж ты взялся?
У тебя трепливые друзья, - ответил Скай, - что неудивительно, учитывая,
что практически все они плотно сидят на наркоте.
Арин нахмурился, что-то припоминая, но потом махнул рукой, мельком
взглянув за быстро бегущие цифры на экранчике счетчика.
Скай посмотрел туда же, присвистнул:
Да, малыш, я тебе не завидую. Жить тебе осталось...
Пошел к черту, - перебил его Арин, - я сам знаю, сколько мне осталось.
И ты ненамного старше меня, так что оставь этих "малышей".
Скай пробрался внутрь разбитого пикапа, сел рядом с подростком, потянул
пальцами тяжелую цепочку на его шее, посмотрел внимательней на нескончаемый
бег мятно-зеленых цифр.
Давай по-хорошему, - сказал он.
Арин опустил ресницы, скользнул взглядом по вытатуированному на виске
Ская скорпиону:
Кто бы говорил.
Я серьезно.
Скай расстегнул куртку, дернул замок сумки:
Глянь сюда.
Сколько там? - спросил Арин, отводя взгляд от плотных пачек.
Кеторазамин, - ответил Скай, - твой кеторазамин.
На секунду ему показалось, что парень просто выпал из этого мира:
опустели, став просто темным стеклом, карие глаза, сжались губы - весь он
подобрался, будто увидев бесконечное количество нулей на готовом погаснуть
датчике.
Напряжение - хлесткое, упорное, тревожное. Он весь стал сплошным
напряжением.
Красивым, невероятно красивым - без беспечной дерзости, без полудетской
импульсивности, заледеневший, ставший самим собой - глухой стеной,
скрывающей страстное желание жить. На побледневшей коже четко и изумительно
расцвел глубокий сиреневый узор татуировки, под дрогнувшими ресницами
полускрыт наливающийся осознанием печальный взгляд. Четкий профиль, лоб,
скрытый яркими растрепавшимися прядями волос, медленное движение руки,