"Михаил Белиловский. Поведай сыну своему" - читать интересную книгу автора

прижимают с налогами, как колхоз. И ремесленники в местечке худо-бедно
выжили, потому что они, если что не так, могут, в конце концов, уехать на
заработки в Донбасс или на другие стройки. Это трудный хлеб, но хлеб. А
колхозник паспорта не имеет и никуда он уйти на другую работу или уехать не
может. Колхоз в беде - и он в беде, и деваться ему некуда.
Сразу за Ружином выехали на старинный шлях, обсаженный высокими,
стройными тополями с листвой, покрытой придорожной пылью. Многодневная жара
лишила сил и энергии все живое. Утренний воздух неподвижен. Не подавали еще
признаков жизни птицы. Только солнце, выдерживая свое, на века установленное
строгое расписание, неуклонно совершало, как всегда, свой неизменный путь.
Оно еще не показалось из-за горизонта, но восточная часть светло-голубого
неба в том месте, где кончался длинный ряд тополей, уже предвещала восход
веером багряных лучей, пронзивших легкую сетку множества мелких, светлых
облачков.
Первые звуки на рассвете всегда привлекают внимание. На этот раз где-то
со стороны широкого злачного поля донесся высокий, разухабистый женский
голос:

Ой хмелю ж мiй, хмелю,
Хмелю зелененький.

Зажженные сердца товарок дружно и громко подхватили:

Де ж ты, хмелю, зиму зимував,
Щой не розвивався?

И звучала эта песня так голосисто и завзято, словно в ней единственная
правда на земле.
Со стороны боковой дороги показалась подвода. На ней - женщины с
повязанными на лоб платками. Люди торопились начать полоть бурак до
наступления полуденной жары.
- Тебе, Мендель, нравится, как они поют? Ты ведь у нас в школе в хоре
поешь и, наверное, разбираешься в этом деле, - с загадочной улыбкой на лице
спросила учительница.
- Мы тоже поем эту песню, но не так. Григорий Степанович говорит, если
все время петь очень громко, то это получается не задушевное пение, а
бездумный крик.
- Мне Григорий Степанович сказал, что у тебя приятный голос.
- Лучше бы он скорее перевел меня в басы, - пробурчал Мендель про себя.
Сутулый, седой, с треугольной бородкой семидесятилетний учитель
украинского языка Григорий Степанович Холодкевич обычно очень тщательно
отбирал учеников в свой хор. Сам он владел мощным басом. Мендель слушал его
всегда с нескрываемой завистью. И хотя перед ним в это время стоял старый
человек, он видел в нем могучего богатыря. И, когда учитель начал вызывать
учеников по одному для того, чтобы они спели один только куплет, Мендель с
замиранием сердца сидел за своей партой, ждал своей очереди, надеялся, что
ему предложат песню с низким звучанием, и он сможет тоже пропеть достаточно
сильно. Ну, например, "Сижу за решеткой в темнице сырой", то самое, что в
голосе Григория Степановича звучит словно горн, зовущий к свободе. Но, увы,
ему предложили спеть не что иное, как "А мы просо сiяли". Но это еще что, -