"Владимир Николаевич Беликов. Война: Впечатления деревенского подростка " - читать интересную книгу автора

("сами ж потом пить будете"), поэтому пришлось прятаться по кустам, рискуя
наткнуться на чей-то голый зад или наступить на "мину".
Однажды к нам в шалаш заползла змея, выгнали палками и долго не могли
прийти в себя. А тут немцы стали донимать все сильнее: каждый день над лесом
висят самолеты, где-то в стороне бухают бомбы, пахнет дымом и гарью.
Артиллерийские обстрелы - тоже вещь неприятная. Свистит снаряд - сердце
куда-то падает. Взрывы расщепляют верхушки сосен, сыплются сучья и щепки
вперемежку с осколками. Один снаряд упал в наше болото, подняв столб жидкой
грязи и перебив множество лягушек; они плавали белыми животами вверх.
Потом немцы начали "прочес", пошли цепями по лесу, изредка потрескивая
из автоматов. Серо-зеленые фигуры появлялись и на краю болота, постреляли по
ближайшим кустам, но в трясину сунуться не решились. Обошли стороной...
Партизанский лагерь был где-то в трех-четырех километрах от нас.
Оттуда иногда приходили партизаны проведать своих. Нас туда никого не
пускали, и, видимо, правильно делали. Приносили с собой печеный хлеб, иногда
сало и, конечно, новости. А новости такие: основную массу гнилевских
беженцев при прочесе фрицы здорово напугали, двух человек ранили, а вообще -
выгнали из лесу в деревню. Что партизанский лагерь уцелел, так как все из
него успели перебраться в другое место, а потом, после немцев, вернулись
назад.
И еще - что старостой у нас в деревне назначили Юду... Какого это?
Неужели того самого? Ну и дела! Да, был там у нас такой завалящий мужичонка,
малость придурковатый, [522] всегда чем-то больной. Работал в колхозе очень
редко - так, иногда топором где потюкает. Работали - его жена и три дочки,
здоровенные девки, которых почему-то никто замуж не брал. А Юду всегда можно
было видеть сидящим в задумчивости на завалинке, в белой холщовой рубахе и
таких же подштанниках, с толстенной цигаркой в руке...
"О, теперь вы Юду не узнаете! В хромовых сапогах, синих галифе, в
немецком френче и с карабином за плечами; бегает по деревне, зыркает глазами
и покрикивает: "Я вас научу власти уважать!.."


* * *

Помаленьку наш остров стал пустеть. Все складывалось к тому, что надо
все-таки перебираться в деревню. И ранние заморозки, и нехватка еды, и
советы партизан - мол, чего вам тут сидеть, немцы мирных не трогают. Ну,
двинулись и мы. К вечеру вышли к реке. На том берегу какие-то фигуры. Лодку
поискали - нету, все там. "Э-ге-гей!.. На перевозе есть кто?" Раздался
хлопок, взвилась осветительная ракета. Неприятно: стоишь как голый. С того
берега отчалила лодка. Конечно, дед Каток. "Ну, как там немцы?" - "А
ничего..."
Переправились. Стоят двое солдат с автоматами, с ними переводчик.
Спросил деда, кто мы такие. Слышу, говорит солдатам: "Дас ист дорфлерерин
мит зайне киндер..." Повернулся к нам, вежливо так: "Пожалуйста, идите
домой, живите..."
Большаковы из лесу уже вернулись. В нашей половине темно и пусто.
Имущество растащено. Одежды нет, утвари домашней тоже. Койки голые. Говорят,
все уволок Юда. Мне жалко моей мандолины, маме, конечно, швейной машины.
Днем она пошла по деревне, вернулась с парой тарелок, чугунком; принесла