"Владимир Николаевич Беликов. Война: Впечатления деревенского подростка " - читать интересную книгу автора

камера, беспощадное битье и последний поход ночью на обрыв к реке. Уже
отправили в город школьную техничку Марфу, жену конюха Трофима, учителя
Филиппа Федоровича, который почему-то не ушел с партизанами, Гриню Косого,
подстреленного и пойманного как-то вечером на огородах. И еще двоих женщин
из Арельска, которые сгоряча обругали фрицев и ихнего фюрера. А вот теперь и
наша очередь... За что?
Странно, но люди, обреченные на смерть, тоже хотят есть. Жизнь властно
требует свое... В подполе мы обнаружили сморщенную и проросшую картошку, под
лавкой - чугунок, в сенях - воду в кадушке и немного дров. Огня мама, открыв
окошко, попросила у часового. И вот уже топится печка, весело прыгает огонь,
варится картошка - и на душе как-то полегче, повеселее...
На ночь улеглись: мама с Зоей на лавке, голова к голове, я на
телятнике. Когда отвлекаешь мысли чем-то другим - еще ничего, а вернешься к
нашему положению - ужас охватывает. Хочется кричать, кусаться и куда-либо
бежать...
Эх, какая все-таки замечательная штука - жизнь! Неужели мы доживаем
последние дни на этом свете? Пропадаем ни за грош... Мозг работает
лихорадочно. Бежать? Можно, конечно: через сени, расширив дыру в соломенной
крыше. А потом? Надо к реке, - а где у них посты? И патруль по берегу
проходит. И ракетами осветительными кидаются... Ну, допустим, я доберусь до
реки, переплыву. А мама? А Зоя, которая плавает как топор? Эх, черт побери!
Тихо плачу от бессилия и досады. И сон не идет. Мама тоже кряхтит,
ворочается на лавке. Зоя всхлипывает во сне, что-то бормочет. Луна
бесстрастно смотрит в наше запыленное [525] окошко; сверчок за печкой
циркает на своей скрипочке... Ему-то что...
Вдруг тень в окошке, стук. Что такое? Мама встает, открывает створку.
Это немец-часовой, просит воды попить. Пытается разговаривать с мамой. Мама
толкает Зою: "Это он проверяет, на месте ли мы, не сбежали ль. Отзовись..."
Я тоже сонным голосом спрашиваю: "Мам, кто это там?" Зоя тоже что-то
говорит. Немец, глотнув воды и убедившись, что мы все живы-здоровы,
отходит...
А я продолжаю размышлять. На чем нас повезут? На машине? Что-то машин у
них не видно. Значит, на телеге? А свяжут или нет? Если нет, то дело проще.
За деревней, за противотанковым рвом, я прыгну с телеги и побегу в кусты.
Может, удастся удрать. А если застрелят - в спину, на бегу - ну, что ж...
Значит, судьба моя такая.


* * *

Наступает утро, день, а нас никуда не везут. Заходит, не здороваясь,
переводчик, поясняет: "Вам повезло: нет транспорта. Придется еще денек
подождать..." И на том спасибо. Еще день живем. Варим родную, милую и
незаменимую картоху. До чего ж хороша, хоть и без соли. Часовой открывает
окошко, всовывает голову в избу, ухмыляется, глядя на нашу скромную трапезу.
Мама говорит: "Пан, соли нет, плохо. Зальц никс, зальц..." Теряя пилотку с
головы (я ее поднимаю и подаю), солдат отклоняется назад, шарит в своем
необъятном кармане и достает тряпицу, узелок, подает. Соль! "О, данке, пан!
Данке!"