"Пьер Бельфон. Совещание (Пьеса) " - читать интересную книгу автора

памяти - "эти трое вступили в сговор и при пособничестве послушных им -
послушных им! - членов жюри распределяют все основные литературные премии"!
Надо поставить его на место.
Готье-Монвель. "Банда трех"! Ха-ха-ха! Глупее не придумаешь! Конечно,
Шенбрунн - это особо тяжелый случай, но ведь таких, как он, полно. Только
дорвутся до микрофона, сразу начинают поливать всех грязью. Лучше бы
издавали приличные книги. (Пауза.) Моя мечта - открыть молодого романиста,
которого выдвинул никому не известный издатель. Вот уже много лет я работаю
на износ, въедливо, строчку за строчкой изучаю десятки нудных графоманских
опусов - и хоть бы раз кто-то меня порадовал.
Шариу. И со мной то же самое!
Готье-Монвель. А в этом году Шенбрунн может орать сколько угодно:
премию получит роман, вышедший в "Вожла". (Шариу досадливо кривится.)
Знаешь, я получил письма от Бенаму и Вилькье, в которых они выражают свое
мнение. Вот эти письма. Они присланы на твое имя, дорогой мой генеральный
секретарь. Я не вскрывал их, но заранее знаю, что Бенаму и Вилькье
проголосовали за "Трудные роды". Итак, у нас есть два голоса. Добавь мой...
Получается уже три... Конечно, это голоса трех членов жюри, которые
публикуются в "Вожла", но они весомее многих других! Могло бы быть даже
четыре, если бы в уставе премии был пункт по которому голос председателя
жюри считается за два.
Шариу. Да, но ведь там нет такого пункта.
Готье-Монвель. Смею надеяться, что и вы с Клодиной в итоге примкнете к
партии здравого смысла!
Шариу. Поживем - увидим! Если, предположим, прибавить нас с Клодиной,
получится пять голосов. А где взять шестой?
Готье-Монвель. Это будет голос Микаэля. Во время первого, а может быть,
и второго тура он для виду поупирается, станет навязывать нам какого-нибудь
никому не известного автора. А потом вольется в наши ряды. Это лучшее, что
он сможет сделать. Ты не нальешь мне еще шампанского?.. Спасибо. Как ты
считаешь, сколько нас будет сегодня?
Шариу. Если кто-то не ввалится в последний момент, четверо: мы с тобой,
Клодина и Микаэль.
Готье-Монвель. Четверо! Ну, Вилькье - это понятно, он никогда не
приходит. А вот у Бенаму есть уважительные причины.
Шариу. Еще какие уважительные, черт возьми! Позавчера я заезжал к нему
в больницу...
Готье-Монвель. Я тоже собирался, но не смог вырваться.
Шариу. В лучшем случае он протянет месяц-два. Это ужасно... Он высох
как скелет...
Готье-Монвель. Я так тепло отношусь к нему... Мы с ним переписываемся.
Его последнее письмо нельзя читать без волнения. У него такой отточенный
стиль. (Пауза.) Думаю, лучше писать ему, чем навещать. Некоторые больные не
очень-то хотят, чтобы их навещали. Посетители утомляют их и нервируют...
Вдобавок им тяжело видеть здоровых людей. Другое дело - письма... Кстати,
из-за Бенаму у меня большая проблема.
Шариу. Из-за Бенаму?
Готье-Монвель. Да. (Пауза.) Надо подыскивать ему замену.
Шариу. Но он еще не умер.
Готье-Монвель. Ты сам только что сказал: больше месяца-двух он не