"Марьян Беленький. Жизнь моя, иль ты приснилась мне? (Роман)" - читать интересную книгу автора

делал уроки за обеденным столом. Если бы мне кто-то сказал, что так жить
плохо - я бы удивился: так жили в Нашем Дворе все. Никаких неудобств,
связанных с перенаселенностью, я не помню.
В Нашем Дворе были две категории детей - одни - крикливые, сопливые и
агрессивные, от них я старался держаться подальше и никогда не бывал у них
дома. С утра до вечера эти дети болтались во дворе, и родители не обращали
на них никакого внимания. Мои родители не контактировали с родителями этих
детей. Другие дети - хорошие, с которыми я играл и бывал у них дома. Мои
родители дружили с родителями этих детей. Первая категория - это были
русские дети, а вторая - еврейские. В Нашем Дворе меня никогда не били и не
обижали. И даже "жидовская морда" в свой адрес я никогда в жизни не слышал.
В Иерусалиме я вспомнил об этом, когда мы купили квартиру в доме, где
жили только выходцы из стран Востока и несколько русских семей. Марокканские
дети были крикливые, сопливые и агрессивные. С утра до вечера эти дети
болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Когда я
выходил гулять во двор со своей двухлетней дочкой, этим крысенышам
доставляло огромное удовольствие дразнить и обижать моего ребенка. Когда она
плакала, они смеялись. Один из крысенышей подбегал ко мне сзади, дергал за
штаны, а затем они набрасывались на нас скопом. Моя дочь начала заикаться...
Стоило нам перебраться в ашкеназский Рамот, как этот кошмар кончился.

Машинка

У меня внутри живет машинка, которая делает тексты.
Живет она совершенно самостоятельно от меня.
Машинка полностью подчиняет себе мою жизнь.
Она со мной совершенно не считается.
Она выбирает, с кем мне общаться, куда ходить, что делать.
Машинка подстраивает под себя всю мою жизнь.
Если мне в http://belenky.livejournal.com
кто-то пишет, что я мудак, и тексты мои мудацкие - я не обижаюсь - это
он пишет не мне, а машинке.
Если на тусовке ко мне пробирается человек, чтобы пожать мне руку и
сказать, что он давно читает мои тексты - это он говорит не мне, а машинке.
Машинке дарят книги, приглашают на выступления.
Машинка будет меня ночью, чтобы продиктовать очередную фиговину.
Мое дело - только записать.
Мне, чтобы заработать, надо часами сидеть за переводами, а машинке
платят деньги просто так.
Машинка, зараза, хитрая. Раньше она диктовала мне то, что годится для
Израиля, а потом заметила, что за границей платят намного больше, и теперь
диктует то, что годится для перевода и понятно в любой стране.
Машинка наглая - она рассылает один и тот же текст по десяткам изданий
в различных странах и ухитряется отовсюду получать свои копейки.
Я с интересом слежу за тем, как день ото дня растет ее наглость и как
она сама себе регулярно повышает расценки.
Я молчу - ведь я пользуюсь ее трудами и ее наглостью.
Кто я без машинки? Просто больной одинокий старик.
Я тут, со стороны, понимаю, что у моей машинки - достаточно большая
мощность, она порой обгоняет на шоссе другие машинки, а иногда и взлетает.