"Грег Бир. Судебная машина" - читать интересную книгу автора

мудрее...
Путешествуя между галактиками и по-прежнему оставаясь в одиночестве,
Библиотеки поняли, что человеческое восприятие является единственно
возможным. Возможность сверить Вывод с мнением независимых от людского
интеллекта разумов не существовала. Опровергнуть его в данной реальности
было нельзя.
Прошли миллиарды лет, и вселенная стала гигантским домом. В ней жил
практически безграничный разум, огромная закваска, сжигавшая в своем пламени
доступную энергию и уменьшавшая тем самым срок существования реальности.
Однако Вывод был непоколебим.

- Подождите. Я ничего здесь не вижу. Я ничего не ощущаю. Это не
история, это... Она слишком велика! Я не все понимаю...
А хуже всего, простите, ваша болтовня о разумах, которые лишены эмоций.
Мы-общность... Как вы себя в ней чувствуете?
Тебя отвлекают предрассудки. Ты скучаешь по органическому телу и
предполагаешь, что, не имея органических тел, Мы не переживаем чувств. В
действительности Мы переживаем чувства. Слушай их""""

Я корчусь на полу своей клетушки и переживаю их эмоции: первое и второе
одиночество, степени изоляции от памяти прошлого, от своих прежних
личностей; тоску по индивидуализации, Началовремени... жажду понять не
только внешнюю реальность, раскинувшуюся за границей огромной умственной
вселенной общества-разума, но и постоянно меняющиеся потоки мыслей и
порядок, возникающий в отношениях между придатками. Передо мной громогласная
песня социального взаимодействия, любовь превыше всего, что мне было ведомо
в плотской жизни. А больше, чем она - и недоступно мне, - чувство верности
своему обществу-разуму и что-то вроде почтения к великим Библиотекам.
(Мы-общность демонстрирует мне ощущения, существующие, по ее словам, на
библиотечном уровне, но они столь масштабны, что я едва не распадаюсь на
части, и меня приходится собирать заново.)
В мысленном пространстве внутри тела ко мне приближается один из
придатков. Свет у меня в клетушке тускнеет. Я понимаю, что знаком с ним; он
тот, кем буду я... он - моя будущая личность.
Касаясь меня, он испытывает грусть и некоторую скорбь. Ему больно от
моей ограниченности рамками биологической природы. К нему возвращаются
намеренно забытые воспоминания, мучительные.
Мучительные и для меня. Я ясно вижу свою ущербность. Помню, как
участвовал в бессмысленных спорах с друзьями, доводил жену до изнеможения,
зря сердился на детей. Безрассудство моих отроческих лет предстает театром
безумных теней. И я помню свои усилия: помню, как предавался бесполезной
похоти, а потом... Елизавета! Гибкое юное тело. Другие... Не менее важны, но
иного цвета были холодная страсть к познанию, нарастающая самоуверенность. Я
помню страх перед неадекватностью, страх перед промахом, перед тем, что не
окажусь нужным обществу членом. Больше всего - больше, чем Елизавета - мне
нужно было являться необходимым кому-то, учить других, влиять на молодые
умы.
Все эти эмоции, показывает Мы-общность, имеют аналоги на их уровне.
Наиболее неприятно для Мы-общности (это можно сравнить с физической болью) -
признавать вероятность собственной неудачи. Возможно, что учителя