"Грег Бир. Хорал забвения ("Песнь Силы" #1)" - читать интересную книгу автора

уверенности в истинности, как и обычные разговоры или человеческие
поступки". Грэг Бир со своими сидхами-сидами их Волшебной Страной Теней
Сидхидарком словно бы предлагает еще одну историю в духе традиционного
кельтского фольклора, с которым он, несомненно, хорошо знаком. Сидхи в
романе не такие уж божества, ибо смертны. Подобно своим ирландским
фольклорным собратьям, они столь же неугомонны и воюют как с людьми, так
друг с другом. Некоторые имена собственные ассоциируются с древними
кельтскими богами. Так, некий "гибрид" Лирг может быть соотнесен с Лером,
или Ллиром, который в валлийской мифологии считался божеством морской
стихии. Мананн, рассказывающий в романе чудесную поэтическую историю, как бы
сагу в саге, созвучен Мананнану, сыну Лера, владыке потустороннего мира на
острове блаженных, именно, острове Мэн, где этот бог почитался, кстати, в
сокращенной форме - Маннан. В романе, который в целом может назван гимном во
славу поэзии, в числе прочих великих британских поэтов упомянут и Уильям
Батлер Йитс (1865-1939), ирландский драматург и поэт, один из лидеров
кельтского возрождения, собиратель национального фольклора.
Но, разумеется, Бир изменил бы себе, если бы ограничился рамками лишь
одной традиции. Намеки, рассыпанные повсюду в романе, заставляют вспоминать
иные культурно-мифологические реалии. Так, имя верховного бога Сидхидарка
Адонны, "неудачные творения" которого вышли из недр после катастрофы в
войне, перекликается с библейским Адонаи, одним из названий бога в иудаизме,
заменяющим непроизносимую тетраграмму JHVH, откуда затем, с использованием
гласных, возникло имя Яхве, или Иегова. В романе Адонна несколько принижен,
один из героев называет его genius loci, что у римлян означало дух
конкретной местности, в отличии, например, от genius populi
Romani - покровителя всего римского народа. Далее, сами хозяева Царства
Теней. Если в поздней ирландской традиции первоначальные сиды отразились в
образах фей, корриган, корниканед, корилов, пульпиканов и др., то Бир
придумывает свои разновидности сидхов, умело комбинируя вечно живые
греческие и латинские корни. Так появляются сидхи-арборалы (arbor), духи
лесов, умбралы (umbra), живущие в ночи, пелагалы, расположившиеся где-то за
океаном и наводящие на мысль о легендарном народе пеласгов - древнейших
обитателей Греции, аморфалы, "бесформенные" или могущие изменять форму.
Диссонансом в этом красивом ряду стоят некие риверины, обитающие в реках и
ручьях: автор будто позабыл латинское слово для реки (flumen, fluvius) или
ручья (fons).
Лингвистические игры Бира хорошо известны читателям "Вечности". Там,
при описании альтернативного греко-римского мира, он придумал остроумный
ход, обозначив имена и реалии в строгой транскрипции с греческого
(Alexandreia вместо Alexandria; Aigyptos вместо Egypt; Aithiopia вместо
Ethiopia и т.д.). Здесь, в "концертной" стране, словно бы сознательно
воссоздается эклектичная картина с причудливой смесью как знакомых
культурных пластов, так и вновь изобретенных терминов и сюжетных поворотов.
Даже в диалогах на каскарском - родном языке сидхов - проскальзывают
греческие, латинские и, надо полагать, кельтские элементы. И в самом деле:
"каскарское" слово эпон в романе значит лошадь, но этот же корень (epo), на
деле индоевропейский, давший латинское equus, отразился в имени кельтской
богини Эпоны, изображавшейся либо верхом, либо рядом с лошадью. Сообщество
жрецов обозначено термином темелос, который можно соотнести с греческим
themelios - основание, краеугольный камень. Наконец, в каскарских диалогах