"В.А.Беднов. За голубыми горизонтами (морской сборник) " - читать интересную книгу автора

употребить на обертку ваксы. Вы купили с этим право бранить или хвалить
меня, но меня самого вы не купили и не купите, я вас предупреждаю. Перо
мое - смычок самовольный, помело ведьмы, конь наездника. Да, верхом на пере
я вольный казак, я могу рыскать по бумаге без заповеди, куда глаза глядят. Я
так и делаю: бросаю повода и не оглядываюсь назад, не рассчитываю, что
впереди. Знать не хочу, заметает ли ветер след мой, прям или узорен след
мой. Перепрянул через ограду, переплыл за реку - хорошо; не удалось - тоже
хорошо. Я доволен уже тем, что наскакался по простору, целиком, до устали.
Надоели мне битые укаты ваших литературных теорий chaussees*, ваши
вековечные дороги из сосновых отрубков, ваши чугунные ленты и повешенные
мосты, ваше катанье на деревянной лошадке или на разбитом коне, ваши
мартингалы, шлих-цигели и шпаниш-рейтеры; бешеного, брыкливого коня сюда!
Степи мне, бури! Легок я мечтами - лечу в поднебесье; тяжек ли думами -
ныряю в глубь моря... (* Гладких (франц.).)
"И приносите со дна какую-нибудь ракушку".
Хоть бы горсть грязи, милостивый государь. Она все-таки будет
свидетельницей, что я был на самом дне. Для купца дорог жемчуг;
естествоиспытатель отдает свой перстень за иную подводную травку. Что
прибавит жемчужина к итогу счастья человеческого? А эта травка, может быть,
превратится в светлую идею, составит звено полезного знания. Желаю знать:
купец вы или испытатель?
Читатель мой дворянин, не только личный, но, может статься, двуличный,
наследственный, он никак не хочет назваться купцом. Опять он терпеть не
может и естествоиспытателей всех родов, которые пластают, потрошат природу,
рассекают мозг, и сердце, и карманы человеческие вживе, будь они хоть пятого
класса, и ловят там насекомые мысли, пресмыкающиеся чувства. Да мало того,
что они нашпиливают все это на остроумие и выставляют на благорассмотрение
почтеннейшей публики; они подслушивают у дверей кабинетов, заползают под
изголовья супружеские, втираются в сени палат, подкапываются под гробы,
проникают всюду как золото, впиваются в души как лесть и потом - милости
прошу! - все ваши тайны вынесены уж на толкучий.
"Нет, я не купец, не испытатель, - говорит он, - я просто читатель".
Я кладу свои замечания в ум ваш, как свои деньги в ломбард, - на имя
неизвестного!
Вот по крайней мере ясно и неоспоримо. Не надейтесь же получить более
четырех, законных, процентов, и этого вам за глаза. Правда, я веду слово про
архангельского мещанина Савелия Никитина и ручаюсь, что для русского анекдот
этот будет занимателен, по тому уж одному, что он не выдумка. Но кто вам
сказал, что сам я менее занимателен, чем Савелий Никитин? Знаете ли, сколько
страстей перемолол я своим сердцем? какие чудные узоры начеканил мир на моем
воображении? И если б я вздумал перевесть с души на ходячий язык свои опыты,
мечты и мысли, вы, вы сами, сударь, нашли бы эти записки занимательными не
менее "записок" Трелонея или "Последней нескромности современницы".
"Ради Смирдина, сделайте это поскорее, любезнейший! И тисните в большую
осьмушку с готическим заглавием и с виньеткою Жоанно. Я страх люблю виньетки
и мемуары, особенно в роде Видока. Даете вы слово? Скажите ж - да! Полноте
упрямничать: снимите долой лень свою!.."
У нас печатная сторона человека всегда будет походить на подкладку из
одних афиш комедианта Цапата в "Жильблазе"; и во г почему, милостивый
государь, если вы хотите узнать меня, то узнавайте кусочками, угадывайте