"В.А.Беднов. За голубыми горизонтами (морской сборник) " - читать интересную книгу автора

сердца. Груди становится больно и легко невообразимо!.. Корабль бросается в
бег, над головой вьются морские птицы, в голове роятся воспоминания, они
одни, гонцы неутомимые, несут вести кораблю о земле, им покинутой, душе - о
былом невозвратном. Но тонет и последняя альциона в пучине дали и последняя
поминка в душе. Новый мир начинает поглощать ее. Тогда-то овладевает
человеком грусть неизъяснимая, грусть уже не земная, не земляная, но еще и
не вовсе небесная, словно отклик двух миров, двух существований, развитие
бесконечного из почек ограниченного, чувство, не сжимающее, а расширяющее
сердце, чувство разъединения с человечеством и слияния с природою. Я уверен,
оно есть задаток перехода нашего из времени в вечность, диез из октавы
кончины.
И неслышимо природа своей бальзамическою рукою стирает с сердца
глубокие, ноющие рубцы огорчений, вынимает занозы раскаяния, отвевает прочь
думы-смутницы. Оно яснеет, хрусталеет, как будто лучи солнца, отразясь о
поверхность океана и пронзая чувства во всех направлениях, передают сердцу
свою прозрачность и блеск, обращают его в звезду утреннюю. Вы начинаете
тогда разгадывать вероятность мнения, что вещество есть свет, поглощенный
тяжестию, а мысль, нравственное солнце, духовное око человека,
сосредоточивая в себе мир, есть вещество, стремящееся обратиться опять в
свет посредством слова. Тогда душа пьет волю полною чашею неба, купается в
раздолье океана, и человек превращается весь в чистое, безмятежное святое
чувство самозабвения и мироневедения, как младенец, сейчас вынутый из купели
и дремлющий на зыби материнской груди, согретый ее дыханием, улелеянный ее
песнью. О, если б я мог вымолить у судьбы или обновить до жизни памятью
несколько подобных часов! Я бы...
"Я бы тогда вовсе не стал читать ваших рассказов," - говорит мне с
досадою один из тех читателей, которые непременно хотят, чтоб герой повести
беспрестанно и бессменно плясал перед ними на канате. Случись ему хоть на
миг вывернуться, они и давай заглядывать за кулисы, забегать через главу:
"Да где ж он? Да что с ним сталось? Да не убился ли он, не убит ли он, не
пропал ли без вести?" Или, что того хуже: "Неужто он до сих пор ничего не
сделал? Неужто с ним ничего не случилось?"
"Я бы вовсе не стал тогда читать ваших рассказов, г. Марлинский, потому
что - извините мою откровенность - я уже не раз и не втихомолку зевал при
ваших частых, сугубых и многократных отступлениях. Хоть бы вы за наше
терпение перекувырнули вверх дном этот проклятый карбас, который ползет по
воде, как черепаха по камням. Так нет, сударь: всплыл, как всплыл. Думаем,
вот сцапает он Савелья за вихор, минуя брандвахту, и откроет в нем
какого-нибудь наполеоновского пролаза или морского разбойника. Не тут-то
было! Вместо происшествий у вас химическое разложение морской воды; вместо
людей мыльные пузыри и, что всего досаднее, вместо обещанных приключений
ваши собственные мечтания".
Я ничего вам не обещал, милостивый государь, говорю я с возможным
хладнокровием для авторского самолюбия, проколотого навылет самолюбия, из
которого еще каплет кровь по лезвию насмешки. Ваша воля - читать или не
читать; моя - писать как вздумается.
"Но, милостивый государь, я купил рассказ ваш".
Я не приглашал вас; не брал вас с учтивостию за ворот, как это делается
в свете при раздаче лотерейных билетов или билетов на концерт для бедных. Вы
купили рассказ мой и можете сжечь его на раскурку, изорвать на завивку усов,