"Павел Бажов. Уральские были" - читать интересную книгу автора

двух от центра завода, до Верхнего же по тракту было восемь верст. Прямой
дорогой через пруд было ближе - верст пять. Рабочие обыкновенно пользовались
этой дорогой; летом их подвозили версты две по заводскому пруду на пароходе
и грузовой барже. Пять верст ежедневной пробежки с неизбежными задержками
летом при посадке на пароход прибавляли к рабочему дню лишних три-четыре
часа, и положение верхнезаводских рабочих было самым невыгодным.
Этим заводское начальство пользовалось в своих целях. Перевод на
Верхний был чем-то вроде "первого предупреждения" для тех, кого заводское
начальство считало нужным "образумить". Так и говорилось: "На Верхний
побегать захотел?" "Хотенья", конечно, не было, и многие "смирялись".
Попавшие на Верхний завод принимали все меры, чтобы выбраться в
Сысерть. Иной раз это толкало некоторых слабодушных в разряд "наушников" и
подхалимов, которых остальным приходилось "учить". "Учь" производилась под
покровом "заводских" драк, когда не только "мяли бока и считали ребра", но и
били стекла и "высаживали рамы" в домах "исправляемых". Попутно иногда
доставалось и жене, особенно в тех случаях, когда было известно, что "у него
баба зудит". Такой "зудящей бабе" и влетало, хотя это было редкостью:
считалось неудобно "счунуться с чужой бабой".
Нужно отметить, что и сами верхнезаводские участвовали в этих драках
вместе с остальными рабочими, так как "наушничество" им, пожалуй, было даже
страшнее: грозило увольнением с заводов.
"Людей строгого нейтралитета", забитых и смирных, в этих свалках
частенько тоже встряхивали. Тем более, что "учь" производилась всегда в
пьяном виде, а пьяному где разбирать разные тонкости: подхалим али божья
коровка. Один другого лучше!
Положение ильинских рабочих было много лучше. У них была своя
специальность - кровельный лист. Требовала она особых навыков, поэтому
оценивалась выше. Этим, вероятно, и объясняется, что попавшие на Ильинский
завод не стремились уходить оттуда, считая, что некоторое повышение
заработка вполне вознаграждает их за ежедневную прогулку. К тому же и
расстояние было пустяковое.
Среди шмыгающих колодками рабочих немало было и подростков, порой
совсем еще малышей. Это "шаровка".
В "шаровку" принимались дети в возрасте от двенадцати лет. Заводскому
начальству не было дела, под силу ли детям этого возраста кочегарные работы.
Было бы дешево!
"Шаровка" по своему костюму старалась не отличаться от взрослых. Тот же
домотканный синий холст, шляпенка, валенки и колодки. Последние делались
даже толще обыкновенных - по ребячьему делу, "шаровка" гордилась своей
"огневой" работой и старалась это подчеркнуть.
В глазах заводских малышей "шаровка" казалась чем-то заманчивым,
героическим: "Легко ли? Работают "по огневой", ходят на колодках, дерутся в
заводских драках!"
Матери тоже относились к ребятам, работавшим на фабрике, по-особому.
Смотрели на них, как на взрослых, в исполняли некоторые ребячьи капризы.
Одним из самых распространенных капризов было требование шаровщиков
заменить "аржанину - крупчатошным".
- Отягу нет с нее - с аржанины-то твоей.
Мать пытается разубедить, указывает на "крестьян": "Аржаной едят, а
поздоровее наших заводских". Малыш - рабочий, однако, стоит на своем: