"Павел Бажов. Уральские были" - читать интересную книгу автора

работы по устройству плотины были уж сделаны, миллион ведь убухали, не
переделывать же заново! И то сказать, речка Глубокая все же была только
речка, - при расширении размера пруда она не могла бы дать высокого подъема
воды. Пришлось выкручиваться "как-нибудь", чтобы не все пропало. И толк
получился очень небольшой: в редкие годы Глубочинский пруд мог служить
кой-каким подспорьем для Полевского. Плотину между тем Глубокая просасывала
основательно, и чуть не каждый год приходилось ее чинить.

ИЗ РАБОЧЕГО КАРМАНА

В полевской заводской конторе, обширной комнате с низко нависшим
закопченным до последней возможности потолком, много народу. За деревянной
загородкой из массивных точеных балясин у столов сидят приказные и щелкают
на счетах или пишут, осторожно засыпая свежеисписанный лист "аверинским
песком", который потом сдувают, перелистывают лист и снова пишут.
Перед заборкой - с прихода - набилось много людей в собачьих ягах,
толкутся у железной печки, сидят на скамейках вдоль стены, на полу и тихо
переговариваются друг с другом. Это углежоги ждут расчета.
Расходчик, высокий худой человек без волосинки на месте усов и бороды,
сидит около заборки и быстро щелкает на счетах.
Вот он кончил проверку и начинает вызывать.
- Медведев Василий! Получай!
Молодой белобородый мужик в собачьей яге подходит и берет деньги.
Медленно пересчитывает.
- Не задерживай. Проходи!
- Да у меня, Емельян Трофимыч, нехватка, говорит Медведев.
- Небось, обсчитал тебя? - язвительно спрашивает расходчик.
- Да ведь ряда-то известная.
- Ну?
- А тут семи гривен нехватает.
- Вот и дура! Церковные-то забыл?
Это упоминание о "церковных" выводит углежога из терпения, и он
озлобленно говорит.
- До которой это поры будет? Отец всю жизнь платил, а все тянут. Мы
вовсе приходу-то другого.
- Тянут, говоришь? Та-ак! - многозначительно подчеркивает расходчик. А
знаешь ты, дурова голова, что сама государыня нашим храмом антиресуется? -
вдруг завизжал он.
- А мне хоть кто, - угрюмо бормочет углежог и отходит от загородки.
Расходчик, однако, не склонен остановиться на этом и продолжает
разглагольствовать перед остальными углежогами, ждущими расчета.
- Вот они, работнички-то! Им хлеб дают, а они вон што! Государыню-то за
никого считают! Да ведь наш-от храм, можно сказать, гордость... Нельзя же
его без хорошего иконостасу оставить? Отцы-то строили по усердшя, а деткам
семи гривен жаль!
Толпа углежогов угрюмо молчит и, когда кончается разглагольствование,
начинает по списку подходить за получкой. О "церковных" не говорят, хотя
расходчик все еще ворчит на молодых, которых в церковь-то "силом надо
водить".
При расчете с фабричными разговор о "церковных" был много острее. Но