"Эрве Базен. Анатомия одного развода [love]" - читать интересную книгу автора

Алина услышала слова Луи, слетевшие с очень похожих губ! Круглый задок
Агаты, втиснутый в линялые голубые джинсы с какими-то белыми точками, исчез
в коридоре. Алина так одинока в своем доме, хоть он полон детьми, а она-то
думала, что они сплотятся вокруг нее. Семнадцать, пятнадцать, тринадцать с
половиной, девять - все они уже в разумном возрасте, и те, кто с ней
согласен, и те кто против. Однако в тот миг, когда она так в них нуждается,
Алина совсем одинока. И она со злостью скребет картофелину. Конечно, она
действовала не так, как нужно. И зря отговорила свою мать и сестер, хотевших
остаться на этот вечер у нее в Фонтене, собрать своего рода торжественный и
суровый семейный конгресс, чтоб эта тяжелая дата в жизни детей стала им
ненавистной. Но Алина побоялась слишком разволновать детей, а вот теперь
оказалось, что они совсем не взволнованы.
- Ну погоди, мой голубчик!
Слава тебе господи, никто не слышит, никто не видит, как злобно она
прокалывает насквозь картофелину. Эта картошка, розовая, странная, виновата
лишь в том, что имеет форму сердца! Ну и глупец Луи! Он не понимает, что его
ненавидят, потому что любят. Да и сама она дуреха! Она не понимает, что ему
невыносимо именно то, что вполне естественно. Я тебя больше не люблю, ты еще
любишь меня - такова судьба! Ни я, ни ты иначе поступить не можем. Какие
могут быть у нее колебания, если он поступил так великодушно? Все, что ей
остается, - это дети, и они с ней, они у нее, в обычной обстановке, где их
привычки, их распорядок дня куда важнее, чем бабушки, дедушки, друзья,
соседи (к ним еще надо тщательно присмотреться). Тонкий рот Алины так сильно
сжат, что видна лишь красная черточка, скривившаяся в холодной улыбке. Мэтр
Лере говорит, что дети во время развода свидетельствовать не могут, и это,
конечно, правильно. Но дети будут свидетельствовать позже своей
привязанностью и своим выбором. Начинается другой процесс, каждодневный, и
Алина прекрасно понимает, кто будет давать им советы.

18 ноября 1965

Леон нередко разрешает свои проблемы на ходу, сейчас он в своей комнате
и вот уже целый час размеренным шагом ходит от окна к двери, поскрипывая
расшатавшейся половицей. А вот Ги, видимо, принимает в это время ванну; он
всегда плещется, как утка. Роза, по обыкновению пристроившись на своей
кровати лицом к стене, спиной к людям, читает. Агата только что открыла свой
заветный сундучок, вытащила из него знаменитую тетрадь в обложке из красной
пленки, которую никому никогда не дозволяется перелистывать, и берется за
маленькую ручку с серебряным колпачком, подаренную ей к пятнадцатилетию
дедушкой Давермелей; ручка эта отлично ведет себя на уроках родного языка,
но становится совершенно негодной при столкновении с математикой. Высунув
кончик языка, соблюдая красную линию полей в тетрадке, не забывая о точках,
запятых, правильном написании слов, тщательно выкручивая букву "о" и выводя
заглавные буквы, Агата синими чернилами выводит строчку за строчкой:
"18 ноября 1965. Вот и свершилось - папа нас бросил. Будто бы он сказал
Розе:"Я ухожу от вашей мамы, но не от вас".
Однако семья - ведь это одно целое, и я не вижу никакого различия.
Теперь все будет не так, как прежде. У дома ведь четыре стены, а у
крыши два ската. Мы, четверо, были стенами; пама и мама - крышей. Но вот
половина крыши обвалилась, и, когда я возвращаюсь вечером домой, мне стыдно,