"Фил Бейкер. Абсент " - читать интересную книгу автора

считают концом старой викторианской респектабельности и пристойности,
началом модерна. Это было время "фантастической усталости и скуки,
фантастического предвкушения новых сил". Правили Уайльд и Бердсли, но среди
непомерной роскоши крайняя нищета была распространена среди богемы гораздо
больше, чем во времена романтиков или высокого викторианства.
Возник интерес к урбанистическим темам и городской нищете, вызванный, с
одной стороны, мрачными условиями лондонской жизни, а с другой - влиянием
таких французских писателей, как Бодлер. Гомосексуализм вышел было на первый
план как особо отмеченная тенденция внутри эстетизма, но снова ушел в
подполье после суда над Уайльдом в 1895 году. Люди чувствовали, что они
живут в эпоху кризиса и упадка, и ощущение это обостряла привычка мыслить
столетиями. "Конец века" - всегда странное время, будь то 1590-е годы с
темным и болезненным духом тогдашней драмы или 1790-е годы с их революцией и
гильотиной. Писатели, хорошо знающие античную культуру, сравнивали последнее
десятилетие XIX века с упадком и гибелью Римской империи и декадансом
Петрония. Оккультизм и католическая церковь собирали жатву. Царили пессимизм
и отчаяние, в особенности у самого типичного поэта девяностых Эрнеста
Доусона, не говоря уже о Енохе Сомсе. Питер Экройд изящно и блистательно
определяет писателей той поры:

...проклятые поэты и писатели, составляющие поколение девяностых,
которые принесли пьянящий аромат тепличных цветов из странной оранжереи
fin-de-siecle. Ричард Ле Гальен со Суинберном, Доусоном и Саймонсом - лишь
часть странных певцов похоти и безнадежности.

Однажды ночью, в 1890 году, поэт Лайонел Джонсон предложил эссеисту и
второстепенному поэту Ле Гальену выпить абсента. Ле Гальен вспоминает, что
они шли из кабака (тот уже закрылся), и Джонсон пригласил его к себе, в
Холборн, в "Грейз Инн" выпить по последней. Вспоминая это в 1925 году, Ле
Гальен пишет, что предупреждение, сделанное Джонсоном, когда они поднимались
по лестнице, все еще вызывает у него улыбку, "очень уж оно типично для
1890-х": "Я надеюсь, вы пьете абсент, - сказал Джонсон, - у меня ведь больше
ничего нет".

Я только слышал, что абсент - таинственно-изысканный и даже сатанинский
напиток, что-то вроде чемерицы или мандрагоры. Я ни разу его не пробовал, да
и после он не стал моим любимым напитком. Но в 90-е, говоря о нем, кичились
своей безнадежной порочностью, намекая на сатанизм и крайнюю растленность.

Эти важнейшие ассоциации и коннотации тут же вступили в игру: "Разве
Поль Верлен не пил его все время в Париже? А Оскар Уайльд и его близкие
друзья, судя по туманным намекам, услаждались им каждый вечер в "Cafe
Royal"".

Поэтому я смотрел со сладким трепетом, как клубится абсент в наших
стаканах. Вдвоем с Лайонелом Джонсоном я впервые пил его глубокой ночью, в
учено-строгой комнате, с красивой дароносицей на каминной полке и серебряным
распятием на стене.

(Роскошно украшенная дароносица - часть католической церковной утвари,