"Вероника Батхен. Художник, или сказка о найденном времени" - читать интересную книгу автора

Теперь он рисовал медленнее, вдумчиво вглядываясь в каждый след
карандаша, каждый жест своей марионетки, испуганно привыкая к случившемуся.
А вечером, не в силах понять происшедшего, второй раз в жизни напился в
хлам. Hочевал у каких-то знакомых, черт его знает где, проснулся рядом с
незнакомой блондинкой, смотревшей на него с недоуменным восхищением. Hа
пятьдесят четвертом году жизни он все-таки стал художником.
Он вернулся домой пешком, перебирая улицы как фотографии. Поднялся по
знакомой лестнице, с первого раза вытащил нужный ключ. Достал с антресолей
свой первый мольберт. Выбрал холст, проверил грунтовку, налил масла в
крышечку из-под кофе, отыскал в ящике любимую кисть... И закрепил ее в
деревянной руке куклы. Жизнь его наполнилась до краев, как последний теплый
сентябрьский день наполняется солнцем. С утра он рисовал на Арбате - не
ради денег, нет. Аркадию Яковлевичу было радостно видеть, как на бумаге
отражаются люди - самые разные - лучше, чем они есть. И ему платили
улыбками - щедро и без обмана. После работы Аркадий Яковлевич заходил
ненадолго в маленькое кафе у метро - его там уже знали и без слов подавали
на стол маленький двойной кофе. Потом домой - к картине. Уже проступали на
холсте контуры деревьев и строчка садовой дорожки, у ствола вырисовывался
тоненький силуэт. И работы оставалось - дай бог, на месяц. Аркадий
Яковлевич не торопился, лелея в душе каждую веточку будущего сада.
Разговаривал с марионеткой, как говорят с зеркалом, выверяя на словах
каждый штрих, каждое пятно цвета. Старая кукла в ответ щурилась пристально,
подмигивая временами от сквозняков - будто действительно понимала. Ошибки
быть не могло - картина оживала на глазах. Он позвонил дочке и сказал -
приезжай к ноябрю. Дни летели как листья с яблони, легко и незаметно...
Дочь приехала раньше. В первых числах октября, после похорон. Аркадий
Яковлевич скончался, как умирают хорошие люди - почти мгновенно. Вышел за
вечерним кефиром, почувствовал себя нехорошо, сел на скамеечку во дворе...
Врачи сказали - инфаркт. Похороны были тихими, поминки справили семейным
кругом. Старший сын от наследства отказался. Квартира со всем содержимым
досталась дочери. Следовало навести порядок, отобрать семейные реликвии,
выкинуть мусор - горе горем, а деньги деньгами. Цены на недвижимость
падают, значит квартиру надо продать как можно скорее. Дочь открыла двери
своим ключом. Чуть-чуть всплакнула в прихожей, прижавшись щекой к старому
отцовскому пальто с вытертым цигейковым воротником. Вошла в мастерскую,
ахнула. Огромные окна были распахнуты настежь и дождь испортил все, что
можно было погубить. Разбухли створки старинного книжного шкафа, книги,
сваленные на подоконнике, покоробились, афиши по стенам превратились в
невнятные кляксы... А в дальнем углу, островком среди моря разрухи, стоял
прикрытый тряпкой мольберт. Дочь вспомнила - отец звонил две недели назад,
говорил, что пишет картину, закончит к зиме... Hе успел. Господи, всю жизнь
протратил на эти проклятые кляксы - и кому кроме нас они нужны?! Она
вздохнула, со злостью рванула тряпку - и замерла, всматриваясь в чудо.
С полотна в затхлый сумрак заброшенной комнаты, торжествуя, шагнул
яблочный сад ее детства - она помнила, кажется, каждое дерево, каждую
нарисованную трещинку в коре. Шел дождь и солнце играло на разноцветных
листьях, разбрасывая улыбки бликов. С неба глядели ангелы, из ветвей - совы
и лисы. И сама она - тринадцатилетняя - смеялась, протянув руки навстречу
прекрасным яблокам...
Радость моя! Сколько лет мне лететь, тосковать ни о ком, сколько зим