"Борис Барышников. Большой охотничий сезон (Искатель, N 6 1985) " - читать интересную книгу автора

обхватом тюк, стянутый медвежьей шкурой, из которого с торца торчали концы
собольих хвостов и лап.
- Однако, что ж это? - замер над тушей Кильтырой. - Мои собольки то ж!
Пошто берете? Добыча моя ж это!
- Была твоя, стала наша. Ты руби, руби.
- Да, гражданин Яковлев. Вы взяли. Мы взяли. Строго, но справедливо...
- Какой такой справедливо? - Кильтырой отшвырнул топор, подбежал к
нартам и потянул с нее шкуру, но, поднятый за грудки одной Слониковой рукой,
под смех Семерки задрыгал в воздухе ногами и тут же отлетел назад, к
полуразделанной туше, ободрав лоб о красную снежную корку.
- Не возникай, следопыт! - рявкнул Слоник, впервые повысивший голос.
Губы его сжались, побелев, глаза сузились. Все лицо удивительно изменилось,
словно он накинул на него маску свирепого духа.
Кильтырой поднялся, не отрывая взгляда от этого лица, припадая на
заболевшую ногу, сделал несколько шагов в сторону, вдруг резко нагнулся,
схватил топор и пошел на Слоника. Смех прекратился. Семерка вскинул было
карабин, но гигант остановил его движением руки и в два поразительно легких
для его огромного тела прыжка переметнулся навстречу охотнику. Высоким
ударом ноги он вышиб уже занесенный на него топор и залепил Кильтырою такую
оплеуху, что тот даже не успел почувствовать ни боли, ни того, что вновь
кувыркается в воздухе.
- ...Живой? - донеслось как будто издалека.
- А пес его знает, - послышалось ближе и глуше. И сразу пришла боль.
Все левая сторона лица горела, хотя была вроде не своя, отдельная от
раскалывающейся головы.
Кильтырой пошамкал ртом. Распухший, саднящий язык ощутил скол зубов,
увяз в похрустывающем крошеве, смоченном кровавой соленой слюной. Он
выплюнул этот комок, протяжно застонал и попробовал сесть. Кто-то помог ему,
держа под мышки.
- Жив. Доходяга, а живуч, как собака.
Кильтырой узнал голос Семерки. Тут же в голове словно завертелся еж,
заломило внутри левого уха, и из него полилось, обжигая шею. Кильтырой
открыл глаза: небо, тайга, дом, Слоник рядом с упряжкой - все
опрокидывалось, опрокидывалось в розовом тумане. Пришлось опять закрыть
глаза и лечь, прижимаясь лицом к спасительно холодному снегу. "Медведь
давнишно, подранок, саданул так же, но, слава те господи, успел испустить
дух, пока я очухался. Тоже голова трещала, и кровь ухом шла. А нонче
оглохну, однако, однако, однако..." - билось в мозгу вместе с громким
пульсом. Кильтырой почувствовал, что его потащили, как куль, бросили к стене
на охапку сена. Оттуда он почему-то совершенно безучастно, сквозь
поднимаемые с трудом веки, наблюдал, как выносились из избы и грузились
оленьи и собольи шкуры, продукты, две пары его камусных лыж, оружие, кое-что
из меховой одежды, как привязывался к задним нартам то огрызающийся, то
скулящий Кайран. Потом его опять подняли, втащили в дом, положили на нары, и
он услышал лязг засова, удаляющееся шуршание нарт, тоскливый визг Кайрана.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кличкой Слоник Акимычева окрестили еще в изоляторе временного
содержания. Затем эта кличка перекочевала бог весть какими путями за ним в