"Борис Барышников. Большой охотничий сезон (Искатель, N 6 1985) " - читать интересную книгу автора

другое место и начнем со Светочкой все сначала. Свет велик Все-таки хочется
хоть немножко побыть счастливой. Я уж не говорю о том, что ты просто жестоко
меня обманул. А я - то, дура, ни о чем не догадывалась сперва. Все это время
даже. Вернее, что-то, я теперь припоминаю, тревожило меня Какие-то твои
секреты, отмалчивания, исчезновения. Ты говорил, чтобы я была спокойна, что
все делаешь для нас, для семьи, для нашего счастья. Но, оказалось, какой
ценой. И, вспомни, выпившим ты был совсем чужим и страшным. И бил-то меня за
что? Меня! А я все терпела. Любила, дура... А ты прикидывался любящим, а
любил только себя и свои страшные делишки. Признаю: ты здорово умел
притворяться. Ты казался мне добрым, даже когда пьяным бил меня, а я - то,
дура, думала - любит, мол, мучает тебя что-то еще. Я, как ты, надеюсь,
веришь, простила тебя, твои прежние судимости и даже ни единым попреком не
вспомнила о них, только сказала один раз, что если с этим покончено, то я
буду с тобой. А ты врал. Зачем? Значит, тебе нужно было это, а не нормальная
человеческая жизнь.
Вот так. Всю эту правду я выстрадала, и ты, если ты считаешь себя не
сумасшедшим, должен согласиться, что я права. А потому забудь о том, что мы
существуем на свете. Не пиши нам больше, не кайся и не высылай денег - я их
все равно буду отправлять обратно. Во-первых, деньги нам не нужны, я
зарабатываю на двоих нас достаточно, а во-вторых, я не хочу, чтобы моя дочь,
когда вырастет, стыдила меня тем, что я пользовалась подачками бандита.
Вот я и сказала тебе наконец все, что давно хотела и должна была
сказать. Не знаю, как хватило сил. Но теперь, может быть, мне станет немного
легче. Прошу тебя только, умоляю на коленях: забудь нас, не пиши, не
разыскивай, не мсти ни в мыслях, ни в делах. Мы ни в чем перед тобой не
виноваты. А я прощаю тебя, если, конечно, тебе нужно или что-нибудь даст мое
прощение.
Прощай. Елена.
P.S. На днях получила письмо от твоих родителей. Зовут нас со Светочкой
погостить к ним, в Астрахань. Я им ответила, что это невозможно, хотя они,
может, и не заслуживают такой обиды.
Елена".

Кильтырой проснулся резко, как от толчка. До утра было еще далеко.
Спать бы да спать. Дать отдых измученному телу и разгоряченному сердцу. Но
сон отлетел напрочь.
В зимовье тепло, печь протопилась хорошо и еще держала жар; в угольях,
покрытых серым пеплом, краснели глубокие очажки огня, синее пламя мотыльками
порхало то тут, то там, и, когда Кильтырой подкормил его сухими дровами,
жадно схватило их и стало пожирать. Так голодный зверь набрасывается на свою
жертву. Печь ожила, высветила внутренность избы. Пулька, хромая на все лапы,
перебралась к порогу и улеглась там, на прохладном сквознячке. А Кильтырой
поставил греть воду- в котле, чайник и кастрюлю с последним, недоеденным
ужином. На столе не убрано. Пустая бутылка спирта, миски с остатками пищи,
зачерствелый, покоробившийся хлеб, кружки, рассыпанная горстка сахара,
обгрызенные кости, подсохнувшие лужицы заварки и жира - все это расстроило
Кильтыроя, уважавшего чистоту и порядок жилища. "Ишь, грязи-то навалили,
прибрать не могли", - подумал он и тут же скорбно улыбнулся себе: "Нашел о
чем горевать..." Кильтырой зажег керосиновую лампу и, подняв ее над головой,
подошел к нарам. Наклонившись над раненым, он наткнулся на взгляд