"Сергей Алексеевич Баруздин. Дуб стоеросовый " - читать интересную книгу автора

В сорок четвертом я сам посадил такое... В Румынии, под Яссами, на
могиле друга. Потом, в сорок шестом, под Москвой, - у нас в деревне.
Говорят, дубы растут долго. Эти, оба, выросли быстро и скоро. Я видел, как
они росли...
Так почему же...
Под утро я не выдержал и забрался в словарь Даля:
"В лесу дуб рубль, в столице по рублю спица";
"Когда лист с дуба и березы спал чисто, будет легкий год для людей и
скота";
"Когда дуб развернулся в заячье ухо, сей овес, тул";
"Держись за дубок: дубок в землю глубок".
Про стоеросовый дуб - ни слова. А ведь ходит же такое слово по земле. С
детства слышу...


* * *

Я знал его уже давно - лет десять. С той поры, как мы переехали в этот
дом. Трезвый он здоровался. Выпивший - виновато проходил мимо меня, чуть
кланяясь. Пьяный...
Впрочем, тут и начало рассказа.
Дядя Миша, слесарь-водопроводчик, мой сосед по дому, в деды мне
годился. Мастер он отличный и ничуть не жук. Если его официально, по
жэковской линии вызывать - все сделает, ни копейки не примет, больше того,
возмутится: "Зачем обижаете?"
Другое дело, если не официально. Тут и рубль возьмет, и о литературе
поговорит, и о политике, и спасибо скажет, и сам в благодарность предложит
что-нибудь дополнительно - доброе. Например: "Давайте ведро вынесу!"
А если откажешься, хватает сам помойное ведро, добавляя: "Я мигом!"
И так не только с ведром. Двери скрипят - подгонит. У окна шпингалеты
разболтались - заменит. Стекло треснувшее в форточке заметит - вставит
новое.
Мы не раз дома вспоминали дядю Мишу, но, увы, реже по-доброму, хотя и
знали его отменные заслуги.
По вечерам дядя Миша был сильно не в себе. Вот и начинались у нас
разговоры о нем.
- Странный он человек, но в конце концов...
- Ведь какой вежливый, а тут...
- Хотя бы о людях подумал: дети, женщины...
Так приблизительно говорили жена, дочка, бабушка. А дядя Миша под
окнами нашими, распив там, как положено, не единожды на троих, матерился в
семь этажей. Матерился в адреса многие - внутренние и внешние. Тут и
жэковские начальники были, зажимавшие прогрессивки, и американцы во
Вьетнаме, греческие фашисты в связи с военным переворотом и китайские
хунвэйбины. Диапазон вечерне-ночных бесед дяди Миши был удивительно широк.
И я, соглашаясь с домашними, возмущался вместе с ними и все же
почему-то старался оправдать дядю Мишу, хотя он и сказал мне это обидное:
"Дуб стоеросовый".
Может быть, потому, что после брани своей во все и вся дядя Миша
переходил на фронтовые воспоминания и говорил о местах мне знакомых и