"Сергей Алексеевич Баруздин. Речка Воря" - читать интересную книгу автора

тяжелое время, - райисполком гудел, и все были задерганы, взвинчены, и тут
появился он:
- Вот пришел, попрощаться пришел... Совсем забыла ты меня? А-а?
- Не забыла, - сказала она, чтобы не обижать его.
Он был в шинели и уходил на фронт!
- А я искал тебя. Веришь?
- Верю, - сказала она почти ласково, хотя знала, что это он сейчас
просто так говорит. И вспомнила Вову. Подумала: "Он тоже, наверно, на
фронте?"
Они изменились, наверно, с тех лет, когда их снимки были напечатаны в
газетах. И сама она, конечно, изменилась. Сколько лет прошло? Три? Четыре
года? Ох, много!
Интересно, сохранились эти газеты сейчас? Отец, пока не ушел на
фронт, очень берег их. И потом, когда ушел, она дважды их смотрела. А
осенью и зимой они с матерью пустили на топку все, даже стулья и кухонный
столик, не говоря уже о книгах и газетах. Это когда она училась на курсах
сандружинниц и одновременно на курсах телефонисток. Неужели и газеты
спалили? Странно, но она не вспомнила о них, когда уходила сюда...
Маросейка - Покровка. Покровка - Маросейка. Улицы, ничем не
примечательные, может быть, даже самые заурядные. Они с приходом войны ни
в чем почти не изменились. Меньше стало людей, но столько же осталось
магазинов. И в них отоваривали оставшихся покупателей. Очереди - хмурые,
тихие, притертые к заснеженным тротуарам - стояли возле магазинов. И в
парикмахерской, ее парикмахерской, возле Девяткина переулка, вечно была
очередь. Мастеров стало меньше, а очередь, пусть и маленькая, двигалась
плохо: шли фронтовики и уходившие на фронт, шли уже инвалиды и просто
знакомые мастеров, и все всем прощалось. И это, наверно, хорошо: война, а
люди и парикмахерскую не забыли...
Маросейка - Покровка. Покровка - Маросейка. Улицы со старыми домами в
два-три, самое большее - три этажа, с облезлыми стенами, коммунальными
квартирами, в которых тесно всюду - и в комнатах, и в коридорах, и на
кухнях, с маленькими грязными двориками, с витринами магазинов, которые
вовсе не говорят о том, что есть на прилавках, и с людьми очень разными и
хорошими. Сейчас она особенно понимала это, хотя раньше для нее люди были
просто люди. А ведь это они тушили зажигалки во время ночных налетов
немецкой авиации. И они днем работали, и не так, как она, на обычной
секретарской должности, а работали на заводах, где делали пушки и танки,
снаряды и машины. И они уходили на фронт - из военкомата в Армянском
переулке и не из военкомата, а прямо с работы в сентябре, и октябре, и
ноябре прошлого года. А еще раньше они, наверно, так же, только куда
спокойнее, поскольку никто не знал об этом, уходили отсюда в Испанию, на
Хасан, на Карельский перешеек, как прежде уходили на гражданскую и еще
прежде - на баррикады революции. Ведь и тогда была Москва, и были эти
улицы, и жили на них люди.
Ничем не примечательны ее улицы. И до войны, и сейчас, в войну. И,
наверно, она не думала бы сейчас о них, если бы была там. Как и все,
бегала бы на работу в свой райисполком. А по вечерам - на курсы. Как и
все, бегала бы отовариваться и стоять в очередях у магазинов. Как и все,
дежурила бы по ночам - то на крыше, то у подъезда дома, то на улице,
отшучиваясь, а то и отбиваясь от проходивших мимо военных. А в перерывах