"Дональд Бартельм. Беглец" - читать интересную книгу автора

верить. Или верил слишком сильно, без разбору. Тому, кто всегда был
чрезмерно восприимчив к лозунгам, им никогда не следовало говорить: Ты
можешь изменить мир. Я намекнул своему исповеднику, что некоторые монменты
ритуала омерзительно похожи на сцену воскрешения в "Невесте Франнкенштейна".
Он был шокирован.
Бэйн-Хипкисс бледнеет, он сам шокирован.
- Но поскольку он и так по праву был во мне заинтересован, то
стренмился наставить меня на путь истинный. Я не провоцировал этот интерес,
он смущал меня, я думал совсем о другом. И виновен ли я в том, что во всем
этом недокормленном приходе только я выделял достаточное количество гормонов
и тщательно пережевывал суп и жареную картошку, которые были нашим
ежедневным рационом, вынуждая свою голову и руки максимально прибнлизиться к
баскетбольной корзине?
- Вы могли бы симулировать растяжение лодыжки, - резонно отметил
Бэйн-Хипкисс.
-К сожалению, это было только начало. Однажды, посреди доброго Акта
Покаяния, а Отец Блау совершает обряд с благочестивой злобой, я выпрыгннул
из исповедальни и помчался между скамеек, чтобы никогда больше туда не
возвращаться. Я миновал крестящихся людей, миновал маленькую негринтянку,
чью-то горничную, нашу единственную черную прихожанку, которая всегда сидела
в последнем ряду с носовым платком на голове. Покинув Отца Блау,
бесповоротно, с прискорбным осадком от наших еженедельных встреч: грязных
мыслишек, злости, брани, непослушания.
Бэйн-Хипкисс передвигается еще на два сиденья (почему именно два за
один раз?), голос почти срывается:
- Грязных мыслишек?
- Мои грязные мыслишки были особого, богатого деталями и зрительными
образами рода. По большей части, они тогда касались Недды-Энн Буш, котонрая
жила в двух домах от нас и была удивительно хорошо развита. Под ее окнами я
скрючивался много вечеров, ожидая откровений красоты, свет гонрел как раз
между шкафом и окном. Я был особо вознагражден несколько раз, а именно: 3
мая 1942 года, увиденным мельком знаменитым бюстом; 18 октября 1943, на
редкость холодным вечером, перемещением трусиков с пернсоны в бельевую
корзину на пару с последующим трехминутным обозрением нагой натуры. Пока она
не догадалась выключить свет.
- Невероятно! - шумно выдыхает Бэйн-Хипкисс. Ясно, что исповедь неким
неясным образом возвращает его к жизни. - Но этот священник, наверняка,
подыскал какое-нибудь духовное утешение, совет...
- Однажды он предложил мне кусочек шоколадного батончика.
- В знак расположения?
- Он хотел, чтобы я рос. Это входило в его интересы. Ему мечталось о
первенстве города.
- Но это был акт доброты.
- Все произошло до того, как я сказал, что не выйду на игру. В темной
исповедальне с раздвижными панелями, лица за ширмой, как в "Малышке из
замка", как в "Тайне дома Эшеров", он твердо отказывал мне в понимании этой
озабоченности, совершенно естественного и здорового интереса к иннтимным
женским местам, удовлетворявшегося незаконными способами, как в случае с
окном. Вкупе с профессионально поставленными вопросами, для тонго чтобы
вытянуть из меня все детали до последней, включая самоуничиженние, и