"Дональд Бартельми. Critique de la vie quotidienne" - читать интересную книгу авторанесовместимости, Ванда посетила меня в моем холостяцком жилище. Мы пили, и
все с тостами. "Давай за ребенка", - предложил я. Ванда подняла станкан. "А теперь за успех твоих замыслов", - сказала она, и я был польщен. Как, однако, мило с ее стороны. Я поднял свой стаканчик. "За нашу странну! " - говорю. И мы выпили. Тут Ванда свой тост предлагает: "За брошеннных жен". - "Понимаешь, - замялся я, - так уж и за брошенных... " - "Ну хорошо, - говорит, - за покинутых. За вытесненных, высаженных с судна на берег, за тех, от которых отреклись", - гнет свое она. "Мы, - возражаю, - вроде как вместе решали, что лучше разъехаться". - "А когда приходили гости, - говорит она, - ты меня вечно заставлял торчать на кухне". Я в ответ: "Думал, тебе на кухне нравится. Ты же меня всегда с кухни этой чертовой прочь гнала". - "А еще ты не захотел за пластинку платить, когнда выяснилось, что мне надо исправлять прикус". - "А ты о чем думала? Семь лет просидела у окна палец в рот, а теперь пожалуйста - прикус". - "И карточку от меня спрятал, когда мне понадобилось купить новое платье". - "Ты и в старом была хороша, - отвечаю, - тем более если пару заплаток с умом поставить". - "Помнишь, - говорит, - нас с тобой в арнгентинское посольство пригласили, так ты меня заставил надеть шоферскую кепку, припарковаться и с водилами битый час на улице проторчать, пока ты там беседовал с посланником". - "Ты же по-испански ни бум-бум", - объясняю я. "Да, - вздыхает, - не самый удачный у нас вышел брак, совсем не самый удачный". - "Знаешь, - сообщаю я ей, - по данным переписи насенления, число одиноких за последние десять лет выросло на шестьдесят пронцентов. Может, мы с тобой просто попали в струю". Но ее это как-то не очень утешило. "За ребенка", - поднял я стаканчик, а она: "Уже пили". - "Ну тогда за мать ребенка", и тут малость набрались. "Слушай-ка, - говорю я, - может, каждый раз вставать необязательно? " - "Слава богу! " - и тут же на стул плюхнулась. А я разглядываю ее и все хочу понять, останлись хоть следы какие-нибудь того, что я в ней поначалу находил. Следы остались, но одни следы, ничего больше. Реликты. Намеки какие-то на тайнну, прежде неприкосновенную, только теперь уж тайну эту ни за что не восстановить. "Думаешь, я не догадываюсь, чем ты занят? - спрашивает. - Догадалась. У тебя тур по развалинам". - "Перестань, - отвечаю я. - Ты еще ничего, в общем и целом". - "Ах в общем и целом! - и раз из-за пазунхи здоровенный пистолет, такими только лошадей пристреливать. - Давай за мертвых", - предложила, а пистолетом так и вертит в воздухе, так и вернтит, все не может успокоиться. Ну выпил я, только со сложным чувством - кого это она имеет в виду? "За священных мертвецов! - уточняет, и видно, как она сама себе нравится. - За всеми любимых, всеми ценимых, всеми вспоминаемых, всеми навещаемых, чтобы из гробов не выпрыгнули". И опять - раз за пистолет, это чтобы я при случае тоже не выпрыгнул, что ли? Ствол так и ходит, то в правый висок нацеливается, то в левый, и хоть наводка там, помнится, была примитивная, зато калибр - крупнее не требунется. Грохнуло так, что оглохнуть можно, и пуля вдребезги разнесла бунтылку "Дж. энд Б. " на каминной полке. Она рыдает, квартира насквозь пронвоняла виски. Я вызвал для нее такси. Сейчас Ванде, мне кажется, намного лучше. Она в Нантере, штудирует марксистскую социологию, учится у Лефебра (он автор книги "Critique de la Vie Quotidienne", вот нахал). Ребенок наш в экспериментальном интерннате для детей, чьи родители студенты, там, насколько я понял, все деланется |
|
|