"Джон Барт. Плавучая опера" - читать интересную книгу автора

сызнова, словно разлуки не было, иной раз удачно, но, бывает, выяснится, что
мы просто перестали понимать один другого. И эта моя книга, не сомневайтесь,
получится точно такой же. Она тоже плавучая опера, друг-читатель, и
нагружена она всякими курьезами, мелодрамой, зрелищами, поучительными
случаями или просто занятными историями, - последи за ней, пока у тебя на
виду она покачивается на слабых волнах нестройной моей прозы, и будь готов,
что затем она уплывет, но вернется; так вот, по прихоти ветра, который то
надует ее парус, то стихнет совсем, и будет она перед тобой возникать,
исчезая, а ты уж присматривайся повнимательнее, запасись терпением,
мобилизуй всю свою фантазию, особенно если ты человек обыкновенный и
заурядный, - может, тогда тебе и удастся уразуметь, что же такое в ней
рассказывается.

II. КЛУБ "ДОРЧЕСТЕРСКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ"

Кажется, проснулся я в то утро - будем считать, 21 июня 1937 года, - в
шесть. Ночь прошла плохо; простата в тот год меня еще беспокоила напоследок.
Несколько раз я вставал покурить, бродил по комнате, что-то записывал в
тетрадку к "Размышлениям" или просто разглядывал здание почты на главной
улице, прямо напротив отеля. Заснуть удалось только перед рассветом, но
солнце ли, еще ли что-то, как всегда бывает летним утром, подняло меня ровно
в шесть, как по часам.
Мне тогда было всего тридцать семь, и по давно заведенному обычаю день
я начал со славного глотка из бутылки "Шербрука", стоявшей на подоконнике.
Она и сейчас там стоит, большая такая бутыль, само собой другая - сколько их
уже сменилось. Привычка приветствовать восход солнца высоко занесенным над
головой локтем осталась как напоминание о моих студенческих временах - очень
было приятно потянуть всласть, жаль вот, давно уж пришлось от этого
отказаться. Сделал я это совершенно сознательно, хотел убедиться, что рабом
своих привычек не стал и не стану.
Глотнул как следует, протер глаза, размял затекшее тело и огляделся.
Утро было солнечное, и, хотя мое окно выходит на запад, свет заполнил
комнату уже почти целиком. А жаль; отель "Дорсет" строился в начале прошлого
века и, подобно достойным старым леди, производит более приятное
впечатление, когда подступают сумерки. Окно было испещрено кружочками от
высохших дождевых капель - оно и сейчас такое же пыльное, - стены,
выкрашенные светло-зеленым по штукатурке, покрылись сеточкой давно
образовавшихся трещин, напоминая рельефную карту дорчестерских топей;
валялась пустая банка из-под говяжьей тушенки, в пепельнице (я в ту пору
предпочитал сигареты) причудливого вида горой высились окурки, вываливаясь
на письменный стол, зачем-то поставленный у меня в номере дирекцией, а
заметки к "Размышлениям", которые накапливались уже седьмой год, тогда
умещались всего в трех ящиках из-под персиков да помятой коробке с надписью
"Чудесные помидоры от Мортона". Часть стены закрывала - и сейчас закрывает -
геодезическая карта округа Дорчестер и побережья, правда тогда еще без
подробных пояснений, появившихся позже. А напротив нее висело полотно кисти
любителя, видимо решившего изобразить, как слепец представляет себе
начинающийся на Атлантике шторм и стаю из четырнадцати встревоженных
лебедей, которые ищут укрытия среди волн. Не вспомню уже, как эта живопись
ко мне попала, но почему-то я решил - пусть красуется. Она и теперь