"Наталья Баранская. Молодой веселый фокс..." - читать интересную книгу автора

Скуповатой становится его жена. Конечно, он понимал - Тамара Петровна
хорошая хозяйка. Умело ведет она семейный корабль по житейским волнам и
бурунам. Но не в деньгах дело... В конце концов он зарабатывает вдвое
больше, чем она. Деньги его не интересовали. Не хватало ему тепла,
дружеского участия. И еще не хватало Артемию Николаевичу радости любви.
Любовных чар. Очарования и чаровства не хватало ему, вот что.
Почему он раздумался сейчас об этом, когда они сидят вдвоем за столом
на кухне, едят и молчат?..
Артемий Николаевич взял "Вечерку" и, сложив пополам, поставил позади
тарелки. Как все близорукие пожилые люди, читая, он снимал очки. Сейчас они
поблескивали посредине стола. Тамара Петровна взяла их, повертела и положила
обратно.
- Красивые-то они красивые, - сказала она, - но непрочные.
- А что теперь прочное? - вздохнул он.
В назначенный час Артемий Николаевич шел по Лионозовской, - тихой
улице, вытянувшейся вдоль линии железной дороги. С одной стороны насыпь,
обсаженная тополями, с другой - пятиэтажные панельные дома. От палисадников
с побуревшими осенними цветами и голыми ветками кустов пахло землей и палым
листом. Из дворов тянуло дымом, - горели костры, жгли сушняк. "Вот и
наступила глубокая осень", - подумал Артемий Николаевич с грустью.
Шел он все медленнее и медленнее. Тревожно было ему. Что за странная
сила заставляет его идти в чужой дом, почему его тянет к этой женщине? Он
ничего не знает о ней, кроме того, что у нее красивый голос и она, неведомо
почему, решила расстаться со своей собакой. А он идет. Идет, как будто его
ведут на поводке. Идет, хоть и знает, что через несколько минут окажется в
глупейшем положении. Почему понадобилась ему эта Ирина Николаевна, а не
томная Инна, не кокетливая Катя или милая Людмила Васильевна - его
сослуживицы? Что за безумство!
Но вот он уже во дворе седьмого дома, вот и пятый подъезд. Лестница
кончилась, и Артемий Николаевич оказался перед дверью с цифрой "100".
Он вздохнул поглубже и позвонил. За дверью послышался звонкий лай,
ласковый голос успокоил собаку, и дверь отворилась.
В переднюю падал слабый свет из комнаты. В полутьме увидел он очертания
хрупкой фигуры, светлую голову, тонкую руку, придерживающую дверь.
- Заходите, пожалуйста. - Она опустила руку, отступила и зажгла свет.
Перед ним стояла худенькая седая женщина с огромными черными глазами.
- Раздевайтесь, идемте в комнату. Садитесь на диван, в кресло. Вы с
работы? Может, выпьете чаю или кофе? Пожалуйста, не стесняйтесь - мне это не
трудно...
Она говорила, а он слушал и поражался свежести и молодости ее голоса.
- Вы, должно быть, поете? - он взглянул на пианино и лежащие на нем
ноты.
- Да, пою. Пела, вернее. Когда-то пела.
- У вас такой мелодичный голос.
- Да, был голос. Мой голос нравился - говорили "красивый", - глаза ее
вспыхнули. - Я выступала... давно.
Он подумал - она говорит, как старая женщина, а на вид ей лет сорок
пять, не больше. Сильная проседь, но это ее красит. Лицо бледное, усталое.
Морщин нет... почти нет. Глаза черные, а светятся. Меняются - то темны и
печальны, как лесные озера, то золотятся, искрятся, как вино...