"Джилл Барнет. Райский остров " - читать интересную книгу автора

священника, он надвинул на самые глаза, которые своим блеском могли выдать
его, а руки засунул в карманы сутаны.
Слева стояли похожие на ряд странных цветных зубьев ярко раскрашенные
дома с большими террасами. Далее следовало серое мрачное здание таможни. Ряд
кокосовых пальм тянулся до самой западной оконечности гавани. Вдоль улицы
стояли лотки продавцов фруктов, ломившиеся от папайи, бананов, манго, плодов
хлебного дерева и других даров тропиков. В толпе было множество местных
жительниц, деловито покупавших корзинами фрукты у уличных разносчиков,
которые торговали всем, начиная с еды и мачете и кончая пестрыми тканями и
бамбуком. Проталкиваясь сквозь толпу, Хэнк умудрился украсть три банана и
губную гармошку. Стоящие в ряд ящики на деревянных поддонах, бочонки, бочки,
тюки с коноплей напоминали узников во время переклички. Сразу за ними были
штабеля готового к отправке леса, а также три вагона камня из карьера, где
работали заключенные. Хэнк некоторое время задумчиво смотрел на них: перед
его мысленным взором пронеслись последние четыре года его жизни. Затем он
глубоко вдохнул свежий воздух и пошел дальше.
Здесь же на улице маленький оркестрик играл простые местные мелодии,
музыканты азартно били в высокие гулкие барабаны, отбивая ритм.
Мальчишки и девчонки с огромными плетеными корзинами за спиной
продавали сладкий сахарный тростник и ракушки. К причалу подходило маленькое
суденышко, рыбаки которого весело сообщали о том, какой у них богатый улов
тунца. В толпе показались монахини в высоких головных уборах и священники -
их широкополые черные шляпы были заметны издалека. Эти последние
благословляли улов рыбы, всяческую снедь, коз, ослов, даже кошек и собак,
маленьких детей. Рядом с таможней прогуливались местные плантаторы, одетые в
белоснежные костюмы, и богатые негоцианты в темном твиде или серой фланели.
Хэнку чудилось, что карманы их слишком отягощены солидными кошельками, для
которых, как и для розовых манго, подошло время жатвы.
Вокруг него кипела жизнь. Это была свобода. Во время этих долгих,
невыносимо жарких дней и жизнь, и свобода представлялись ему абсолютно
недоступными, какими-то нереальными далекими воспоминаниями. Пока Хэнк
чистил и ел банан, он наблюдал за окружающими, наслаждаясь свободой. Когда
он был заточен в камеру или в карцер во время наказаний, он всегда вспоминал
простую жизнь, состоящую из мелочей. Быть может, частично, но он боролся и
выжил именно потому, что хотел вернуться к этой жизни. В то же время, пока
он стоял и смотрел, ему пришло в голову, что никогда еще у него не было
своей собственной жизни, вернее, места в этой жизни. Он никогда и никуда не
вписывался. В лучшем случае он занимал чье-то чужое место. Вот как сейчас.
На нем была черная одежда, черная сутана, точно такая же, как у всех
священнослужителей на этом острове, но сам он не служил Господу, он и здесь,
в этом тропическом захолустье, был никем. Он выбрался из тюрьмы, но не смог
выбраться из своей кожи. Он был всюду сторонним наблюдателем. И даже мог
назвать причины. В одиночестве была своя прелесть. Оно было надежно и
безопасно. Он всегда мог делать то, что хотел, и так, как хотел. Он исполнял
только свои прихоти и капризы. Выжить в одиночку было гораздо легче. Он рано
понял, что если бы даже ему вздумалось жить по правилам, то многие все равно
бы думали, что он этого делать не станет.
В тюрьме он успел забыть, как одинок. Сейчас, оглядываясь вокруг, он
вдруг осознал, что опять оказался аутсайдером и вынужден будет
довольствоваться долей изгнанника.